Евгений Чертовских - Жизнь прожить – не поле перейти. Повесть

– В каком вагоне? – на бегу крикнул Иван.

Лена указала на вагон, и в этот момент прозвучал второй удар колокола, вот-вот поезд должен тронуться. Иван побежал к начальнику вокзала и уговорил задержать поезд.

– Не более двух минут, – последовал ответ.

А дальше всё произошло, как в кино. Иван влетел в вагон и нашёл чемодан, но взять его ему не удалось.

– Не трогать! – в приказном тоне сказал мужчина, сидящий рядом с чемоданом. – Кто вы? Я вас не знаю.

– Я дядя девочки, которая здесь ехала.

– Без девочки не отдам, – последовал ответ.

Вагон толкнуло, и поезд начал медленно двигаться.

– Вон она! – уже кричал Иван, указывая на бегущую за окном по перрону девочку.

Чемодан был отдан и Иван, с тяжёлой ношей соскочил с подножки набирающего скорость поезда.

– Успел! Успел! – Лена захлопала в ладошки и запрыгала на месте.

– Да, успел, – Иван достал носовой платок, вытер лоб и шею. – Если бы не уговорил твоего сторожа, то ехал бы сейчас в поезде. Неведомо куда.

Анна взяла за руку племянницу, Иван за ручку чемодан и все, не спеша, пошли в сторону выхода с вокзала.

С приездом племянницы жизнь в семье Ивана и Анны стала светлее и радостнее, поэтому, после намеченных трёх дней пребывания Лены у тётки, Анна телеграфировала сестре, прося оставить девочку у неё на продолжительное время. После согласований Леночка осталась у Анны на полгода.

Иван оказался добрым и заботливым. Своих детей у Ивана с Анной не было, и Лена стала для них отрадой, тем чего так не хватало для существования счастливой семьи.

Дни пролетали стремительно, сменяя друг друга. Иван научил племянницу играть в шахматы и по вечерам в доме происходили шахматные баталии. Днём Лена помогала тёте по хозяйству, особенно она любила наблюдать, как та доила козу Катю, а потом, ей доставалась кружка парного козьего молока.

Осень заканчивалась, приближалось время возвращения домой. Лена уже не думала об играх, она скучала о родителях, и ей не терпелось быстрее их увидеть. С наступлением зимы Иван отвёз Лену к Татьяне.

Отец Лены приехал один.

– А мама где? – задала вопрос дочь, глядя большими круглыми глазами на отца.

– Мама? – Яков задумался. – Мама задержалась, позже будет.

Пелагея Афанасьевна и Татьяна тоже посмотрели на Якова вопросительно и с какой-то настороженностью во взглядах. Яков изобразил что-то глазами, из чего женщины поняли, что ответ они получат позже. А позже, когда Лена спала, он сказал, что его жена влюбилась в молодого артиста и уехала с ним на гастроли. Из глаз Якова покатились крупные слёзы, и он сказал:

– Люблю я свою Мурку, но у меня осталась только дочь.

– Может ещё образумится? – тихо, чтобы не разбудить ребёнка спросила Татьяна.

– Нет. Думаю всё так и останется. Я вот чего думаю. Афанасьевна, поехали со мной и дочкой в Нерчинск. Там мне предлагают работу в горфинотделе. А Мария, надо будет, туда приедет.

– Яша, как скажешь. Ты отец, тебе и решать.

– Ну, давайте. Пару дней на сборы и вперёд.

Татьяна молча слушала разговор, незаметно утирая слёзы. Ей было жалко Леночку, ребёнок, по сути, являлся заложником в безответственной игре взрослых.

Как и намечали, через два дня Яков с семьёй отправился в Нерчинск.

Нерчинск – небольшой городишко, состоящий из одних деревянных домов, и лишь в центре возвышалось большое четырёхэтажное кирпичное здание тюрьмы.

Для жилья сняли маленький домик на берегу реки Нерчи, состоящий из двух комнат и кухни с печкой. Жили скромно, зарплата у Якова Васильевича была небольшая, и большая часть её уходила на оплату жилья. Бабушка Пелагея занималась домашним хозяйством. Леночка помогала ей как могла, а в свободное от дел время подолгу сидела у окна и смотрела на реку.

Приближалось Рождество, все его ждали, но в преддверии праздника вышел правительственный указ об отмене празднования Рождества и других религиозных праздников.

И вот, наступил день праздника. Вечером в дверь дома, где жила семья, постучали. Яков Васильевич настороженно пошёл открывать дверь.

– Рождество Твоё, Христе Боже наш, – запели детские голоса.

На пороге дома стояла небольшая группа мальчишек, явно в надежде что-нибудь накалядовать.

– А ну, пошли отсюда! – грозно прикрикнул Яков и топнул ногой.

Мальчишки побежали от дома с криками: «Жиды! Жиды!».

– Ну, зачем ты так? – с какой-то обидой сказала Пелагея Афанасьевна. – Пусть бы пославили Рождество.

Яков закрыл дверь и ещё больше нахмурил брови.

– Не надо дразнить быка красным, сразу же донесут куда надо, что славили Рождество, хлопот тогда не оберёмся.

Через месяц после дня рождения Леночки, ей исполнилось 6 лет, в гости приехала Мария Сергеевна. Её приезд стал для всех большим праздником, ну и, конечно же, больше всех радовалась Лена. Целыми днями она была с мамой и практически ни на минуту не отходила от неё.

Яков в глубине своей души надеялся, что Маша останется с ними. Разговора на эту тему он не заводил, ждал, что вот-вот Мария сама всё скажет, но дни шли, отпуск подходил к концу.

– Ну вот, – явно волнуясь, начала разговор Мария. – Закончился мой отпуск, пора уезжать.

– Мамочка! Не уезжай, – с плачем кинулась в объятия матери Лена.

– Я не могу, золотце моё, мне надо ехать. Меня ждёт работа, – Мария посмотрела на Якова виноватым взглядом.

Яков молчал и нервно кусал свои губы. Хотел посмотреть Марии в глаза, но не смог, смотрел в пол.

– Не плачь. Ты с бабушкой и с папой. Наладятся у меня дела с работой, и мы будем вместе.

Пелагея Афанасьевна, наблюдая за прощанием, всё время вытирала платком мокрые от слёз глаза.

После отъезда Марии отец Лены начал пить.

– Бабуля!!! – дверь распахнулась и в коридор ввалился растрёпанный Яков. С трудом стоя на ногах, он указательным пальцем указывал на потолок и пытался что-то сказать ещё.

– Яша-а-а, – протянула Пелагея и села на табурет.

– Я, я! Я – батька Махно! Вот кто я! – Яков пошатнулся и опрокинулся назад, оперевшись спиной о стену.

– Молчи, молчи, чёрт пьяный, – запричитала Пелагея.

– Молчать! Где доча!

– На печи, спать собирается. Молчи. Чего расшумелся.

– Леночка, – ласковым голосом заговорил Яков, оттолкнулся от стены, но не удержался на ногах и упал на колени.

Лена отползла от края печи и спряталась под одеялом.

– Доча, не бойся! Я твой батька, я тебя никому не отдам! Батька Махно всех спасёт! – сопя и что-то бормоча себе под нос, Яков направился к кровати.

– Иди, иди ложись спать, – замахала на него Пелагея.

Яков остановился и повернулся лицом к бабушке, приложил палец ко рту и тихо произнёс: «Тссс». Пелагея уже начала успокаиваться, когда вдруг Яков громко запел: «Боже, царя храни! Сильный, державный…».