Евгений Матерёв - Психомахия

Лишь Фабрис и его работники более-менее оказались посвящены в её жизнь. Когда Барбара возвращалась домой, то, бывало, захаживала в мастерскую – понаблюдать за работой стеклодувов. Тут-то она и рассказывала про свои хождения.

Со временем, приметив порядок действий, стала помогать мастеровым; более того – ей доверяли раскладывать стёкла по тонам – у неё это хорошо получается.

Когда Барбара осталась одна, её душу спасал только лес: она плакалась ему, как живому существу; вспоминала, как они с отцом ходили по этим тропам и собирали ягоды, грибы, коренья. Так погружалась в это занятие, что казалось – отец где-то рядом, что это от его прикосновений качаются ветки, а не от ветра…

Так же и с мастерской Фабриса – можно напомнить себе о тех временах, когда она с отцом приходила в гости. Тут ей очень нравилось. И однажды поймала себя на мысли, что в душе растёт какое-то чудесное ощущение. Сначала она думала, что влюблена ни в кого-то конкретно, а в саму атмосферу, в которой можно предаться ностальгии; влюблена в то, как люди объединены общим делом. А потом поняла, что полюбила Фабриса, который, кажется, ей в отцы годится, хотя разница в возрасте десять лет.

Со временем поняли это и все остальные.

Это было что-то новое в коллективе; шутки, намёки, ожидающие реакции взгляды: ох, как эта ситуация подстегнула юмористическое творчество работяг – скучно ведь, изо дня в день – одно и то же. А тут такая неординарная ситуация.

Фабриса это совсем не радовало. Везде ему стали мерещиться насмешки; он невольно обращал внимание на двусмысленные фразы; нет-нет да и замечал лукавые искорки в глазах работников.

С юмором бы отнестись, подыграть где…

Но нет. Фабриса очень нервировала эта глупая ситуация: и то, что дурочка додумалась о любви к нему, и то, что коллеги, оказывается, относятся к нему с куда меньшим пиететом.

Конечно, и раньше мастер не питал никаких иллюзий насчет отношения к себе работников, но теперь это стало очевидным, напоказ. Впрочем, как и его чванство.

– Барбару? – удивился мастер – Как же её вам отдам, господин Аполлинер?! Она же не принадлежит мне; временами заходит в гости и помогает.

– На этот счёт ты ошибаешься. Она привязана к тебе любовью…

От этих слов мастер и смутился, и изумился одновременно.

«Надо же, кто уже знает об этой глупой истории!»

– Откуда вам известно об этом?!

– Я – алхимик, – блеснул глазами Аполлинер и самодовольно улыбнулся.

Как хорошо всё получается, когда внимаешь собеседнику, слушаешь его. И тогда он сам расскажет о своих чаяниях. Потакая, подыгрывая ему, можно легко заслужить его доверие.

– Это она ко мне привязана, но не я к ней.

– Я об этом и толкую – ма-а-ленькое усилие.

– Не понимаю, – покачал головой Фабрис.

Гость снова пристально посмотрел в глаза мастеру, будто желая удостовериться – действительно ли не понимает? Фабрис же ни с того ни с сего испытал новую волну страха.

Наконец, Аполлинер перестал буровить взглядом и промолвил:

– Приведи её к Чёрному омуту.

– К Чёрному омуту?! – с ужасом воскликнул мастер.

Это проклятое место все местные стараются обходить стороной. Каких только жутких историй ни выдумали людские суеверия про эту местность. То про призрака утопленницы, стоящей на высоком берегу; то судачат про красный свет, исходящий из глубин омута; то про животных, ни с того ни с сего кидающихся с высокого обрыва – стоит только посмотреть на чёрную воду.

– Зачем?!

– Ты обещаешь держать язык за зубами?! Напомню, этот секрет достался мне нелегко…

От этой обязанности Фабрис почувствовал, будто на него взвалили тяжесть – ноги сделались ватными.

Аполлинер же и не собирался дожидаться, пока мастер вымолвит обещание:

– Мне нужна квинтэссенция любви и страха.

– Что это такое?! – Фабрис даже не пытался выговорить это слово.

«Какое-то понятие алхимиков», – догадался мастер.

– Ты же смешиваешь песок, соду… чтобы получить стекло.

– Я смешиваю то, что можно потрогать, господин Аполлинер. Но как можно смешать любовь и страх?!

– Кровь, – усмехнулся Аполлинер.

Фабриса только сейчас осенило: что его смущало в облике гостя – кровь. Кровь на зубах – будто у него проблемы с дёснами.

«Возможно, что и так», – мастер увидел, как Аполлинер вытащил очередную дольку чеснока и закинул себе в рот.

– Нет, – невольно отшатнулся от Аполлинера Фабрис. На мгновение ему показалось, что тьма в комнате стала багровой.

– Ну нет, так нет, – кинул Аполлинер и быстрым шагом, как показалось Фабрису, с негодованием покинул мастерскую.

Всё произошло так стремительно, что за точкой потянулся шлейф, превращая этот знак препинания в многоточие…

И действительно, заронённое Аполлинером любопытство разгоралось в душе мастера. Соблазн был очень велик. Завладей он секретом Аполлинера, Фабрис решил бы множество проблем: и финансовое положение поправил, и общественный статус.

Красивым витражом Фабрис прославил бы не только город, но и род свой. Чем чёрт не шутит – может быть, и сам Его Величество король захотел бы видеть в своих покоях работы мастерской Фабриса Рене!

«А как бы вытянулись от удивления лица мастеровых Руше и самого Амори!»

Подобные представления бальзамом ложились на душу Фабриса.

«Вот бы порадовался на небесах папаша Джозеф моим успехам!» – мастер даже про отца не забыл упомянуть в своих мечтаниях.

Зло поминая друг о друге, отцы Фабриса и Амори передали эту обоюдную ненависть и своим детям. Оба замалчивали причину такой вражды, но, возможно, её истоки следует искать в тех временах, когда Джозеф работал подмастерьем у Люсьена Амори.

Потянулись будни. Ощущение упущенной возможности преследовало мастера Фабриса; являлось дополнительным элементом, выбивающим из колеи: «Я даже не удосужился узнать, в чём, собственно, состоит дело», – терзался Фабрис.

Аполлинер сказал про кровь, но это не означает убийство, как сразу подумал Фабрис; возможно, алхимик имел в виду кровопускание.

От того, как опрометчиво он отказался от этой неожиданной помощи, у Фабриса холодело внутри.

Через какое-то время мастер успокаивался, сумев взглянуть на ситуацию с позиции совести: «Как хорошо, что Аполлинер исчез; никакая сделка не достойна даже капли крови Барбары».

Но проходило время, настроение Фабриса опять менялось, и вместе с ним менялись и мысли – ситуация выглядела уже не так однозначно.

Почти вплотную подошла тёмная вода к бревнам мостка. Кружится в водоворотах у свай прошлогодняя осока, падалица. В широком зеркале реки отражается голубое весеннее небо – твоя душа снова становится восприимчивой к этому бездонному океану. Как лёд становится прозрачным от тепла, так и окружающий воздух, нагреваемый первыми тёплыми лучами, наполняется весенней динамикой.