Мария Романушко - Борис Сударов: человек, прошедший через эпицентр атомного взрыва… Встречи на берегу: диалог-путешествие

– И он, как и вы, пишет книги?

– Да.

– А ваши дети? У вас есть дети?

– Сын и дочь.

– А они чем занимаются?

– Сын профессиональный путешественник.

– Что это значит – профессиональный путешественник?

– Это значит, что уже больше двадцати лет он ездит по миру. Но не по туристическим путёвкам, а вольно – своими маршрутами. Он их сам придумывает, сам разрабатывает и сам осуществляет.

– В одиночку?

– Иногда в одиночку. Иногда с друзьями.

– А какова цель путешествий?

– Изучение мира, изучение жизни людей в разных уголках земли. Потом он описывает это в своих книгах.

– Выходит, он тоже писатель?

– Да.

– Подумать только! Мать, отец, сын – и все пишут книги!

– Дочка тоже пишет книги.

– Как? И дочка тоже? Вся семья писатели?! И родители и дети? Я никогда такого ещё не встречал.

– Да, все писатели. Но каждый пишет о своём. Муж работает в разных жанрах и темах – от афоризма до толстых философских книг. А ещё пишет сказки для детей.

– Как интересно! А дочь?

– Дочь пишет стихи и прозу. И чаще всего – о лошадях.

– Любит лошадей?

– Не просто любит. Прекрасно ездит верхом и обучает этому других. У неё свои две лошади.

– Свои лошади?! Где? На ипподроме?

– Одна на ипподроме. А вторая – в Нижнем Новгороде. Сейчас Ксюша живёт в Нижнем Новгороде, она уехала туда к мужу. И перевезла туда одну из лошадей.

– Какая у вас у всех необычная жизнь… – поразился Сударов.

– Да, каждый делает то, что любит. В чём видит смысл.

– Очень интересно! – сказал Сударов.

После чего последовал вопрос:

– А почему ваш муж с вами не гуляет?

Я смотрю на него: он что, забыл? Он две минуты назад меня об этом спрашивал. Или шутит? Нет, вроде, не шутит. Впрочем, я столько информации выгрузила на него за то короткое время, что сижу рядом с ним на лавочке, что вполне можно запутаться во всём и кое-что подзабыть.

– Муж в лагере сейчас. Да и когда дома, он гуляет по своим маршрутам.

– Почему?

– Ему нравится Берёзовая аллея.

– Та, которая идёт к метро?

– Да.

– Но здесь же воздух гораздо чище!

– Это так. Но ему нравится аллея. И там его любимая тренажёрная площадка.

– А здесь поблизости разве нет площадок? Вон, поглядите, отличная площадка!

– Но муж любит ту, которую уже любит. Он к ней привык.

– Понятно… Хотя и не очень.

Мы смеёмся. У него молодой, заразительный смех.

– Я столько интересного узнал уже о вашей семье! – говорит он.

– Борис Иванович, а у вас есть дети?

– Сын Володя, – сказал он.

– И внуки есть?

– Внуки?.. – сказал он, и его лицо сделалось каким-то далёким и отстранённым. И я поняла, что нечаянно задала вопрос, который причинил ему боль.

– Простите, – сказала я.

* * *

Стемнело. Игра закончилась. Стало холодно. Решили уходить.

Я подумала, что сейчас Сударов пойдёт очень быстро, как он всегда ходит, и я, стараясь от него не отставать, начну задыхаться, и из меня начнёт выпрыгивать сердце… Как это обычно у меня бывает при быстрой ходьбе. А ведь раньше я тоже ходила быстро, не ходила – а бегала! Но то было раньше… А сейчас, идя с мужем или сыном, умоляю их идти помедленнее. Придётся и Сударова просить о том же. Потому что мне за снежным барсом точно не угнаться!

На гору я всегда подымаюсь с двумя остановками, чтобы отдышаться, ибо гора крута. А тут мы поднялись на гору, и я за разговором даже не заметила подъёма! Меня это очень удивило. Давно так не было.

А дальше… дальше Сударов пошёл, стараясь ни на чуточку не опережать меня. Он шёл в одном ритме со мной, с моей скоростью, а не с привычной своей. И мне это показалось удивительным – такая чуткость к человеку, который идёт рядом с тобой. Он не навязывал мне свою скорость, он мгновенно настроился на мою – без всяких моих просьб. И я была ему благодарна.

Резко похолодало, ещё на сколько-то градусов. Как будто мы резко поднялись высоко в горы – как когда-то на Памире, когда мы ехали с Антоном на перевал…

Сударов шёл, обхватив себя руками. Ему было явно холодно, он ведь худой очень, и в одной лёгкой футболке.

– Вам холодно, – сказала я.

– Ничего страшного.

– Возьмите мою куртку, – сказала я.

– Да ну что вы!

– Это несправедливо: мне жарко, а вам холодно, и вы не хотите взять мою куртку.

Мне действительно было почему-то жарко, и я сняла куртку, несла её в руках. Мы ещё какое-то время пререкались, а потом я решительно накинула куртку ему на плечи. Как если бы это был мой друг Александр Шнеер, или мой одесский дедушка Митя.

– Ой, что вы делаете?! – испугался Сударов.

– Утепляю вас.

– Вы же сами замёрзнете.

– Мне жарко!

И он смирился. Шли, говорили о детях – о моих и о его сыне. Наши сыновья почти ровесники, его Володя старше моего Антона всего на пять лет. И вдруг Борис Иванович сказал негромко: «И жена моя умерла…» Он сказал это так тихо, как будто не мне, а только себе, так в отдалении от меня, как будто не ожидая отзвука.

– Сколько ей было лет?.. – спросила я осторожно, как будто ступая по хрупкому льду.

– Сорок пять.

– Такая молодая ещё…

– Да.

И я больше ни о чём не спросила его: давно ли умерла? Отчего? Я чувствовала, что пока не имею на это права – задавать такие вопросы. Выходит, что сына он растил один?..

– Я поздно закончил институт, у меня всё было как-то поздно в жизни, – сказал Сударов. – Долго служил в армии, в том числе в Германии. Десять лет в общей сложности в армии, с учётом училища. После института пошёл работать на радио, работал там тридцать лет. Все годы – в одной редакции: литдрамвещания.

– Вы столько всего успели сделать на радио. Тридцать лет – это ведь целая эпоха…

– Вы правы – целая эпоха. Да, кое-что сделал. Я любил свою работу.

* * *

Когда шли с бухты, проходили мимо киностудии «Центрнаучфильм». Сколько потрясающих фильмов было когда-то создано на этой студии!..

Сударов говорит:

– Я присматривался к этой студии. Думал: когда выйду на пенсию и уйду с радио, – приду на Научфильм работать. Рядом с домом – удобно. Но… к тому времени, как я вышел на пенсию, студия развалилась.

– И это было ужасно. Студию просто-напросто разграбили, одну из лучших студий в стране. А множество фильмов сожгли во дворе…

– Как сожгли? Откуда у вас такие сведенья?

– Моя дочка Ксюша в конце девяностых и в начале двухтысячного года занималась здесь в Мультстудии для детей. Она сделала мультфильм про Леонида Енгибарова. И мы видели, как Центрнаучфильм приходил к своему концу. Это было очень грустное зрелище. Трагическое. Мультфильм про Енгибарова мы снимали ещё на плёнку, на огромном – настоящем мультстанке, который занимал половину большой студии. Наш мультфильм был последним фильмом, который сняли на этом станке. После чего станок разобрали и увезли – кажется, в Алма-Ату. Наш фильм тоже мог бы погибнуть в огне. Но его спас оператор дядя Витя Ксенофонтов, он очень уважал Ксюшу, ей тогда было 10 лет всего, но она была большой трудягой. Кроме того, что очень талантливая. Вы не видели этот мультфильм? Он называется «Звёздный клоун».