Юрий Бригадир - Сны скорпионов

Что будет, если я доживу до условной пенсии, и нам с Сеней придется уйти разными проходными? С ним, вероятно, ничего страшного. А я уйду в нищий туман, сниму себе комнатку в полуподвале и буду ждать смерти. Я, в отличие от Сени, к этому готов. Я буду сидеть у батареи, прикрыв ноги теплым одеялом, и, улыбаясь, вспоминать весь этот адреналин. Былое и думы, как говорится. Правда, я никогда никаким пионерам не смогу рассказать о своем боевом опыте, но я от этого не заплачу.

Вся фишка и подлость в том, что мы с Сеней не знаем – доживем или нет.

Пачка денег – это всегда пачка денег, но те удовольствия, которые ты можешь купить на нее в двадцать восемь лет, куда ярче и удивительней, чем самый что ни на есть профессиональный уход высокооплачиваемой сиделки. И потому я делаю только тактические запасы. Вероятность теплого одеяла в старости для меня вещь абсолютно мифическая, и поэтому я легко на него соглашаюсь. Безо всяких там бухгалтерских балансов… Едва микроавтобус вырулил на Большевистскую, стало ясно, что сорока минут нам не видать как своих ушей. Растворяясь в летней раскаленной дымке, поток машин двигался со скоростью дождевого червя.

Девушка у окна сидела смирно, дышала правильно, но в какой-то момент заплакала. То есть, я сначала подумал, что ей стало дурно, или что она готовится, скажем, чихнуть, но потом понял, что она банально плачет, закрыв лицо чистыми маленькими ладошками и наклонив голову вниз. Острые лопатки вздрагивали. Я отчаянно поморщился: не выношу слез с детства, особенно рядом, и особенно – женских. Больно – ну так молчи, терпи, стисни зубы, делай что-нибудь. Женщины не понимают, что со стороны их вообще не жалко, а только хочется побыстрее пристрелить. Приставить ствол к виску и мягко нажать на спуск. Мужики все это понимают и оттого тщательно давят в себе все эти рваные рыдания. Напрочь, на корню, на подходе, навсегда. А у женщин ума нет, одни эмоции!

Чтобы отвлечься, я посмотрел через проход – там лысый, как инопланетянин, парень равнодушно взирал на экран. На нем как раз стали показывать сказочной красоты пляжи. Соответствующая музыка должна была успокаивать, но пигалица решила пустить слезу и испортить мне всю поездку.

Я скрипнул зубами. Поморщился. Покачал головой. И положил ей на голову руку. Она сжалась, спряталась, схлопнулась, как испуганная беззубка, и замолчала. Я с минуту подержал так руку, затем машинально погладил ее, чувствуя упругие, блестящие, какие-то ядреные волосы соломенного цвета. Странно, подумал я. Обычно у мелких блондинок волоски мягкие, безжизненные, шелковистые, а тут прямо буйство природы.

Чтобы переломить истерику окончательно, я взял пигалицу за плечи и прижал к себе. Среди множества неясных мотивов самым главным был один-единственный – заткнуть фонтан любыми подручными средствами. Что я и сделал. Хотя самым действенным в мире способом во все времена был совсем другой – резко съездить даме по мордасам.

В результате совершенно неизвестная мне пигалица фактически лежала у меня на груди, а ее волосы, пахнувшие зелеными яблоками, щекотали мне нос. Плюс ко всему, ее острый локоть мгновенно вонзился мне под ребра. «Хм», – глубокомысленно подумал я, и правой рукой уложил этот локоток поудобнее для себя.

Через минуту микроавтобус подскочил на кочке, девушка убрала ладошки с лица и взглянула на меня в упор огромными фиолетовыми глазами. То есть, наверное, все-таки, темно-синими, но я решил – пусть будут фиолетовыми. Отчего бы и нет. Не один ли хрен?

– Я устала, – виновато сказала она и влажно моргнула.

Оранжевый загар, белые полоски на плечах… от чего они? – купальник, платьице, сарафанчик – лямочки когда-то были на плечах, потом испарились, потом она надела нечто совсем бесхитростное, этакий лоскуток, пахнущий все теми же зелеными яблоками. А еще пальцы, пальчики с аккуратными закругленными, мирными ногтями. Сейчас ведь девки ногти наращивают, а потом обрубают их с торца. Получается на вид такой модный инструмент вроде стамески. Раньше они их наоборот заостряли, после чего девки выглядели точь-в-точь как невесты вампиров. А у этой было все кругленько. Мягкая эластичная, прямо-таки плюшевая девушка. Чуть вздернутый нос, от души вылепленные мамой-папой губы. Скульптурные такие, выразительные, граненые. Если верно, что у женщин половые органы повторяют форму губ, то внизу у нее должна быть идеальная иллюстрация из гинекологического альбома, а не вывернутый наизнанку, как это обычно бывает, тропический фрукт. А еще можно прикинуть по ушным раковинам, вдруг вспомнил я, потому как уши тоже отражают всю анатомию. Но ушей почти не было видно, из-под волос выглядывали одни только мочки с сережками-жемчужинками.

Мой мозг не сделал ничего оригинального. Перескочить в мыслях от фиолетовых глаз к сиськам и писькам мужик обязан в первые три секунды, а если он не перескакивает, то значит, ему лет пятьсот, и он мумия. Однозначно, мумией я не был. Поэтому сначала, конечно, глаза. А потом, всенепременно, остальное и буфера.

– Отдыхайте, не отвлекайтесь – интеллигентно посоветовал я и погладил ее по голове.

– Не мешаю? – спросила она

– Нет. Когда не плачете – не мешаете.

– Я – Аня.

– Хорошо. Я – Костя. Спите-спите!

Она устроилась поудобнее, я мягко, но крепко обнял ее, как осьминог страшно нужную в его хозяйстве амфору с затонувшего судна, и стал ревностно сторожить ее сон и все остальное. Чего не сделаешь ради нескольких минут тишины? В моей работе ради тишины приходилось убивать! Правда, всего два раза. Но уж лучше вот так. Мирным путем, без криков. Я вообще, сдается мне, пацифист. Или – как это? – любитель малой крови.

Аня, Аня. Аня, Аня. Спит, звереныш. Или засыпает – мягко, спокойно, раскованно. Дыхание ровное, тихое, как у мыши. Еще бы я знал, какое у мыши дыхание!

Мимо невыносимо тянулся вечный промышленный пейзаж из номерных, а также именных заводов вперемешку. Тополя с пыльной листвой. Задохнувшаяся от дыма трава. Все тот же серый цвет. Но чувствовалось и грезилось приближение окраины. Местами мелькала уже не изгаженная, а настоящая зелень.

Езда разнообразием не отличалась: встали, постояли, поехали, снова встали. Мерно дышал кондиционер, напрочь отрезая нас от жаркой реальности. На экране монитора буйно разрастался тропический изумрудный пейзаж с синими прозрачными лагунами. Там еще был белый, как сахар, песок. У нас обычно желтый или даже коричневый. А у них – белый.

Аня, Аня. Спи, маленькая, спи! – еле заметно поглаживал я ее по плечу. Убаюкивая пигалицу, мой организм, до предела взвинченный многочасовым напряжением, почувствовал слабину и мгновенно вырубился.

Снов я, конечно, никаких не видел, чернота одна. Я никогда их не вижу – незачем. В детстве, помню, были. А теперь на баловство времени нет. Поэтому качаясь в бесконечном черном гамаке, я вдруг издалека, из-за горизонта услышал: