Виктор Попов - ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами

– Да, есть такое… Смешно. Но теперь у меня только сыр, – Даня перехватила меня у Феди где-то через пару часов, воспользовавшись тем, что он и Герман ушли работать. – Конечно, я всегда так или иначе думала о нем. Я была сырная барышня. Мамина заслуга, она у меня тоже любитель. Романо-германская филология, знаете ли. Французский и испанский прежде всего. Волей-неволей проникнешься их стряпней. А у нас сырная тема не так развита. Впрочем, почему? Если взяться, с умом подойти… Понятно, что терруар не тот. Ровно такого не выйдет. Но надо же пробовать. Ведь вкусно же?

– Да, очень, – отвечал я, забирая с сырной тарелки ломтик за ломтиком, – это же классический рецепт?

– Рокфор – да. Его лучше… Ой, совсем забыла… Señorita, traiga peras, por favor Nos olvidamos 12 12 Сеньорита, принесите груши, пожалуйста. Мы совсем забыли. , – обратилась хозяйка вдруг на испанском к дочери, которая и бровью не поведя ответила:

– Sí, señora, – и уточнила, – ¿Con un bote grande? 13 13 Да, сеньора. С большой банки?

– Oui, oui, bien sûr. Les petits n’ont pas encore ouvert 14 14 Да-да, конечно. Малые еще не открыли. , – пояснила Даня уже на французском.

– Comme tu veux, maman 15 15 Как скажешь, мама. , – кивнула Валя, спрыгнула со стула, на котором сидела, пожав под себя ноги, и вприпрыжку направилась в дом. А хозяйка вернулась к сыру.

– А этот мягкий с белой плесенью – козий, вариация коровьего камамбера. Не придумала я ему названия, так и пишу на коробочках «без названия». Федя смеется. Говорит, ну хоть здесь творчески подошла…

Удивленный спонтанным франко-испанским диалогом, я все еще смотрел вслед ушедшей в дом Вале и потому поинтересовался машинально:

– А что не так? – Услышав в ту же секунду со двора кроличий крик, оборванный глухим ударом. Этим звукам я в тот момент придал мало значения, совершенно не понимая пока, что они означают.

– Ну, здесь так… Козы и овцы, они как бы считаются моими. А свиньи – Федина головная боль. Помогаем, конечно, друг другу, и траты общие, но ответственность все-таки у каждого своя. Стада у нас небольшие, вы сегодня только часть видели. Приболевшие да отбракованные.

– Отбракованные?

– Ну да…

– Простите, я просто очень далек от сельскохозяйственных реалий…

– Ах да… Извините, у нас здесь круг общения в основном такой, что не надо объяснять… Отбракованные – это те, кого готовят к забою.

– Понятно. Можно было и догадаться.

– Ну да. Так вот, наши стада небольшие. Коз в пик бывает до пятнадцати голов, и овец примерно столько же. Свиней держим больше: их в пик до тридцати бывает. Работаем по евростандарту. На один гектар определенное количество голов, не превышаем.

– Как вы их всех по именам помните?

– А нет имен. Почти все безымянные. Свиней-то и не принято называть. Федя только хряка и главную матку по имени кличет.

– И как же?

– Его просто – «Черный». Они всегда черные. Он только таких ищет. А матку зовет «Брюхо». Иберийка. Видная такая особа.

– Брюхо, – ухмыльнулся я, взяв ломтик Даниного рокфора. Он был сказочным: ни до, ни после лучше я не пробовал.

– Да, дамское имя, что уж там, – улыбнулась Даня, зорко между тем следя за моей реакцией на сыр. – Овцы, кроме старшей матки и барана, тоже безымянные. Так вот матку я зову Лаконь.

– И что здесь не творческого?

– Порода называется «лакон». Я, как Федя сказал, только до мягкого знака и додумалась.

– Ну это он придирается. А баран?

– А баран просто «Баран».

– Как?

– Ну так.

– У барана кличка «Баран»?

– Да, баран – он есть баран. Чего тут придумывать?

– Действительно. А козы?

– Ой, с этим проблемы. У них у всех клички. Они отзываются. Но старшая у меня всегда «Марта». Сами понимаете…

– Да уж. Я и сам бы так назвал.

– Вот!

Вернулась Валя с тарелкой консервированных груш.

– Tiens, maman 16 16 Вот, мама. , – Валя подала тарелку матери и запрыгнула на стул, ловким движением приняв прежнюю позу.

– Gracias, cariño 17 17 Спасибо, милая. – Даня вернулась в испанский и поставила тарелку с грушами рядом с сырной.

– Попробуйте. Чудное сочетание. Прошлогодние, простите. Нет еще нового урожая.

– Да, спасибо… Действительно. Очень вкусно. А что же козел?

– Козел? А… Он «Белый».

– А имя?

– «Белый».

– Хряк «Черный», а козел «Белый»?

– Федина задумка.

– Инь и ян?

– Что-то вроде того. Они и правда вместе живут – в одном загоне, когда матки не в охоте. Мирно так живут, знаете. Порой прямо спят бок о бок.

– А баран?

– О, нет. Тот отдельно. Он на свою тень кидается. Куда уж, мальчики.

– Ну да. Баран – он и есть баран.

Кивнул я и спросил про скиты. Тема скота мне порядком надоела, но я не хотел в этом признаться. Я был тогда на пути к вегетарианству. Не имея ни моральных сил, ни здоровья отказаться от животной пищи, я переходил на растительный рацион постепенно и потому принесенные Германом презенты – кролик и полдюжины перепелов, причем кролика забивал лично он – меня несколько смутили. Я, конечно, съел за обедом тарелку щей и немного мяса. От сыра и молока отказываться в ближайший год я вообще не планировал. Строгое веганство моей дочери Евы было для меня далекой, но так и не наступившей перспективой.

Уже по характеру презентов и тому, как они были преподнесены, я понял, что они будут регулярными. Так оно и случилось. И только в октябре, когда Федя в очередной раз привез половину свиной туши, я нашел в себе силы указать на свои принципы, немало смутив фермера. Полтуши он все равно оставил с банальным «не везти же назад». После этого презенты стали исключительно сырными и огородными, а в личном общении Камневы тактично не напоминали о произошедшем конфузе, который оказался на руку только Гришке. Сосед полгода не только пил, как обычно, но и ел, что, впрочем, не мешало ему продолжать считать Камневых теми самыми. Моя же веганская тема в течение того года более или менее органично уживалась с камневским животноводством. Происходящего на ферме, особенно в мясном цеху, я старался не наблюдать. Они же, как я уже говорил, относились к дурости каждого с пониманием и не навязывали никому своего образа жизни. Сложнее всего мне было мириться с регулярными, едва ли не ежедневными забоями животных, тем более что дети были их непосредственными участниками.

К ужасу своему, я узнал, что первую свою курицу Герман зарубил, когда ему не было и пяти. Кролика – в восемь. А за полтора года до моего появления он заколол свинью. Одним ударом заточки прямо в сердце. Валя недалеко ушла от брата. Свиней ей, конечно, не доверяли, хоть она и просила. Просто незачем, когда есть мальчики. А вот жизни большей части птицы и кроликов были в её руках. И колола она их спокойно. Без всяких девчачьих зажмуренных глаз и дрожащих рук.