Виктор Попов - ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами

С течениями и ветрами в западной части озера творилась какая-то чертовщина. И не то что дети Камневых, местные взрослые туда не совались. Случайно заплывшие в те воды регулярно тонули. Так что первое, о чем говорили вновь прибывшим, – это как раз об опасности западной части озера. Странно, что Гришка забыл меня предупредить. За него это сделал Герман.

– Лев Платоныч.

– Да, Герман, – обернулся я.

– Вот туда, в ту часть озера, от Святой до вашего берега, не надо плавать, – показал он на этот раз рукой. – Ни на чем и ни с кем. Не надо.

Серьезность, с которой мальчик произнес последнее «не надо», избавила его от моих расспросов, которые я решил приберечь до другого случая. Я только лишь покосился на Валю. И она, поймав мой взгляд, резко, не без наигранности нахмурилась, прекратив на некоторое время напевать себе что-то там под нос. Смущенный строгостью своих спутников, я повернулся в сторону Скитов. Их название мне успел выдать Гришка. Как водится, ничего толком не объяснив.

– Скиты там. Жили старцы. Бога боялись. Не то что… Эх…

Небольшой, по площади примерно с футбольное поле остров представлял собой несколько скальных выходов, возвышавшихся местами метров на двадцать. Растительность была редкой и неравномерной, совсем несерьезной по сравнению с буйством Полигона и большой земли. Чего-то созданного человеком на этом острове не было заметно. Поэтому оставшиеся пару минут пути у меня на языке так и вертелся вопрос «а где же скиты?», но я приберег его до стола, спросив Даню.

– А от скитов ничего не осталось?

– Как же? – удивилась она: – Всё на месте.

Я в удивлении развел руками.

– Простите, не наблюдал.

– А с озера и не увидите. Высаживаться надо. Там пещеры. Природные. Местами только своды отделаны. Две. Переходом связаны. Как две комнаты. У меня там рокфор.

– Этот?

– А какой еще? Привозного не держим. Всё свое. Вы же видели?

Видел. Федя и Даня встретили меня на пристани – большом, где-то десять на десять метров, деревянном плоте с перилами. Чрезвычайно основательном. Не то что мостки на большой земле. Здесь бы и морской катер пришвартовался. Две байдарки-одиночки ждали своего часа, лежа на плоту. На воде покачивалась большая, на треть шире и длиннее обычных, деревенских, плоскодонка с электромотором.

Даня держала за руку младшего сына, родившегося уже на острове. Не то Юрия, не то Георгия. Я сразу не разобрал, как именно его звали. Там была какая-то мутная история не то с состоявшимся, не то с отмененным в последний момент крещением и двумя именами по свидетельству и по церковной книге. Спустя какое-то время спрашивать было уже неудобно. И до сих пор к стыду своему я не знаю настоящего имени мальчика. Выручало то, что все Камневы при мне звали его «Мелкий». Такое обращение было дозволено и прочим. Мальчик отзывался, всё понимал, но вот не говорил ни слова. Когда мы подплывали к пристани, Валя успела меня предупредить на этот счет, впервые за весь переход нарушив строй и поравнявшись в несколько энергичных взмахов с носом каяка.

– Мелкий не говорит. Не спрашивайте. Мама потом плакать будет. И папа расстроится.

Быстро, прекратив на секунду грести, прошептала она и направилась к пристани первой. Я не понял, о чем она. Повернулся за разъяснением к Герману. Но он только кивнул в ответ и указал взглядом на пристань, к которой спускались родители с Мелким. До меня дошло, и когда я вышел из каяка, просто пожал мальчику руку, ничего ему не говоря. Ребенок пяти лет – лицом в отца, почти его копия – посмотрел на меня без какой-либо эмоции. Весь год нашего знакомства я ни разу не видел даже тени улыбки на его лице. О смехе и речи не было. Какая-то недетская, почти старческая серьезность властвовала над ним.

На пристани я познакомился ещё с одним членом семьи. Это был пес со странной кличкой Второй. Кобель. Двухлетка. Ненецкая лайка. Черный с белой грудью и белыми тапочками на лапах. Он сидел у ног хозяина, а когда я наклонился к нему, чтобы погладить, он сам подал лапу. Ошарашенный, я мгновенно пожал ее и, конечно, не мог не выяснить историю странного прозвища.

Оказалось, что пес в семье был вторым по очереди. Его предшественник умер год назад. И звался он… Первым. По чистой случайности. Ненец, у которого брали щенка, не утруждая себя творчеством, называл их по номерам в помете. Кличка хоть и звучала странно, но после короткого семейного совета ее решили оставить. Имя «Второй» в связи с этим стало логичным, создав в семье отдельную собачью историю.

Обе собаки выглядели почти одинаково, только у Первого тапочки были еще и на задних лапах. За обоими псами Федя ездил к ненцам на стойбища. Чистокровность и того, и другого вызвала бы сомнение, если не рабочие качества. Оба по взмаху руки и односложной команде безошибочно гоняли все виды скота в правильном направлении, никогда не ошибаясь, и, разумеется, не переспрашивая.

Подвижность и природная сообразительность четвероногих пастухов позволяли в одну собаку управиться с тремя видами скота, направляя их поочередно в разные загоны. Конечно, стада у Камневых были невелики, а площадь несравнима с бескрайней тундрой, но ум и чутье Второго каждый раз поражали меня. И это при том, что Камневы в один голос называли его глуповатым, придирчиво сравнивая с Первым. В итоге списывали недостаток интеллекта на возраст. Дескать, еще поумнеет. А я недоумевал. Куда уж? Второй знал десятки, если не сотни слов, принося нужные предметы по первой же команде. Стада в осенний период, когда снималась часть ворот и изгородей и животные допускались на убранные огороды, он выводил в одиночку, без людей. И потом возвращал в указанное время с точностью до пяти минут. Свиньям он не давал много копать, а козам – трогать плодовые деревья и кустарники.

Пожалуй, Второй был вторым после Валиного голоса чудом, с которым я столкнулся на острове, но далеко не последним. Что же до Первого, то память о нем бережно хранилась и была важной частью истории семьи. В последние два года пёс сильно болел. Поранившись однажды рыбьей костью, он занес в горло какую-то инфекцию. Его вылечили, но, как оказалось, временно. Болезнь дала осложнения. При первом лечении, боясь остаться без собаки, Федя привез щенка на смену. Первый, увидев его, все понял и сразу поднялся. Не гонор и не желание жить были тому причиной. Он встал, чтобы обучить Второго.

Год щенок повторял за Первым все, что тот знал и умел, ошибался, получал от старшего взбучки, скуля, зализывал болезненные укусы, но уже не ошибался снова. После чего, видимо, посчитав, что уроки закончились, Первый окончательно слег. Приглашенный из самой области ветеринар развел руками. Хитроумная инфекция ушла в кости. Последнюю неделю Первый не мог встать. Второй подвигал ему лапами и носом обе миски: и его, и свою. Иной раз крошил зубами кости и отрыгивал кусочки перед мордой старшего товарища, пытаясь хоть как-то накормить его. Но Первый отказывался от еды. Он не мог работать. Значит, не было причины и есть. Он просто должен уйти…