Сергей Бушов - Яма. Грустные истории

– Валя! – кричу я. – Я здесь! Забери меня отсюда!

Кто-то подходит ко мне сзади, хватает за рукав. Оборачиваюсь. Женщина. Симпатичная, но недовольная. Кого-то мне напоминает. Она тащит меня в комнату, закрывает балкон. Стаскивает шапку и куртку. Ведёт, сажает на диван. Уходит. Что всё это значит? Не понимаю. На полу валяется белая прокладка. Сквозь шторы пробивается свет. Женщина возвращается, садится рядом. Что-то вставляет мне в ухо. А, аппарат мой.

– У меня дочка на вас немного похожа, – говорю я. – Валей зовут.

Она садится рядом. Глаза грустные.

– Я – твоя дочь, – говорит она. – Я Валя. Мама, ты что тут устроила? Зачем Пашину куртку надела? Куда собралась?

– Домой, – говорю я.

– Здесь твой дом теперь, – она вздыхает сердито. – Я замуж вышла. А ты одна жить не можешь. Забываешь всё. Не ешь по нескольку дней. И сейчас не ела. Что, не видела тарелки на столе? Нам пришлось тебя к себе забрать, понимаешь? Я только на минутку вышла в магазин, а ты раскричалась, Пашу напугала. И почему от тебя пахнет? Да у тебя же рука в говне! Дай хоть салфеткой вытру.

Она трёт мне руку мокрой белой тряпкой.

– Ну, приходи в себя, – говорит она. – Помнишь меня? Я – Валя, дочка твоя. Помнишь?

– Помню, – говорю я. – Конечно, помню.

На всякий случай улыбаюсь.

– Ну, хорошо, – она устало вздыхает. – Я пойду, полежу. Ты нам всю ночь спать не давала. Песни всё пела про могилку свою. Поешь. Кажется, тёплое ещё.

Она уходит. Вроде поверила, что я её помню. Но она не моя дочь. Не Валя. Этой тётке лет сорок. А Валя молодая совсем. Зачем они меня сюда привезли? Что им за корысть? Где мой дом? Где моя мама?

Я замечаю перед собой, на столе, справа от тарелок с едой, небольшое зеркало. Там отражается старуха с седыми волосами. Щёки ввалились, во рту совсем мало зубов. В ухе слуховой аппарат. Это что же – я?

Я сижу молча, пытаясь сосчитать годы. Если, скажем, восемьдесят, то, получается… Я чувствую, что сейчас заплачу. Уже плачу. Подбородок трясётся, из глаза бежит слеза.

– Мама! – шепчу я. – Ты жива?

Игоряша открыл левый глаз и ужаснулся. По комнате скользила тень огромного костлявого чудовища. Игоряша закрыл левый глаз и открыл правый, но от такого резкого движения у него начался нервный тик. Пару раз передёрнувшись, он понял, что тень порождена необычайным совпадением двух невероятных событий – во-первых, сквозь серое затянутое паутиной окно пробился луч яркого солнца, во-вторых, по стеклу бежит огромный, отъевшийся таракан.

Игоряша хотел было рассказать жене об этом волнующем факте, но под одеялом слева никого не нашёл. Он принялся на всякий случай шарить справа, решив, что в такое необычное утро жена вполне могла лежать и не совсем там, где всегда, но справа оказался край кровати, и Игоряша чуть не упал.

Он с хрустом сел, протянул через всю комнату свои худые волосатые ноги, прочистил горло и прикрыл причинные места краем одеяла во избежание.

– Манюсик! – сипло, нараспев, прокукарекал он.

– Чаво? – ответил бас жены из ванной, где она пыталась прореживать густую поросль на бровях при помощи фарфорового чайника с крышечкой, поскольку не нашла нигде пинцета.

– А не скататься ли нам на дачу? – спросил Игоряша, наклонившись и почесав пятку. Тут голова его зацепилась за паутину, и ему пришлось долго отплёвываться и отмахиваться. Сбитый при этом паук чихнул и сонно заковылял в угол.

– Да страшновато, – ответила Маша, нечаянно ткнув носиком чайника себе в глаз. – Уж сколько там не были. Я от соседей слышала в позапрошлом году – там лес. Люди пропадают. И вой по ночам.

– Давай съездим, – настаивал Игоряша, попытавшись разогнуться. Чёртов радикулит скрючивал тело в обратную сторону, наизнанку, словно неправильно свёрнутую шаурму. – Развеемся.

– Да это ж собираться надо, – сказала Маша и присмотрелась к отражению в зеркале. Что-то не то было со ртом, но она никак не могла понять, что именно, поскольку в ванной было довольно темно.

– Да мы ж мигом, – сказал Игоряша и зевнул. Разгибаться стало лень, и он подумал, не поспать ли ему в этой новой, скрюченной, ещё не испробованной позе.

– Ну, давай, – согласилась Маша и зевнула в ответ. Из её разинутого рта вылетела проснувшаяся муха и, покружив, присела на чей-то огромный, зубастый скелет в ванной, чтобы продолжить сон. – А как?

– А куда же я машинку-то дел? – спросил себя Игоряша и как раз увидел перед лицом выдвинутый ящик полусгнившей тумбочки. Он засунул туда свою худую синюшную руку и извлёк два комплекта ключей.

Маша вдруг поняла, что вызывает её дискомфорт. Верхний правый клык перекосило, и он торчал наружу, словно суслик из норы. Она схватилась за него рукой, чтобы попытаться вытащить, но забыла про чайник, который держала в руке, от удара потеряла сознание и рухнула на пол.

– Это от чего такие причудливые? – не понял Игоряша. – А. Один от сарайчика, а второй от «Лексуса». Я его у Владимира Ивановича в две тысячи каком-то брал, неприятности со свечками посмотреть, да забыл вернуть.

– Может, на нём и поедем? – спросила Маша, подымаясь с пола и вправляя вывернутую лодыжку.

– Да не, – Игоряша встал, наконец, с кровати и упёрся рогами в потолок, отчего пришлось сесть обратно. – Я же его разбил. Там целые только три колеса и радиатор, остальное если только в переплавку.

– Ну, тогда на нашей, – сказала Маша, осматривая свои окровавленные руки. В кулаках оказались зажаты осколки чайника и вырванный зуб.

– Угу, – сказал Игоряша, ёрзая на кровати и пытаясь решить, куда девать рога. – Вот только где она, не помню.

– Ты же гараж купил пару лет назад, – сообразила Маша. Теперь надо было что-то делать с кровоточащими порезами на лице, но она уже устала и потому присела отдохнуть на кучу грязного белья, которое заполняло почти всю ванную комнату.

– Правда? – Игоряша изумился, и рога, отвалившись, закачались на люстре. – Что-то подзабыл. Тогда должны быть ещё ключи.

Он снова сунулся в ящик, но рука его наткнулась на что-то вонючее и настолько отвратительное, что он отпрянул и всё-таки упал с кровати, чуть не заснув в полёте к полу.

Маша открыла зеркальный шкафчик перед собой, и оттуда посыпались баночки с кремами, шампунями и дезодорантами, пустые бутылки, перегоревшие лампочки и прочее барахло.

– А вот и он, – обрадовалась Маша, вытаскивая ржавый пинцет, воткнувшийся в центр лба. – И пластырь как раз.

– Что ты говоришь? – переспросил Игоряша, пытаясь выползти в коридор. Ему мешали стебли филодендрона, растущего в горшке на кухне.

– Я говорю, – сказала Маша, залепив пластырем окровавленный лоб, – что гараж-то прямо у подъезда. Отчего же ты не помнишь?

Игоряша перегрыз два самых толстых стебля и выбрался в коридор.