Денис Сажнов - Кодекс ученика

Я докурил сигарету до самого фильтра и обжёг пальцы. Закашлялся.

– Что такое, маэстро? – с лёгкой настороженностью в голосе произнёс Эс-эН.

– Я давно хотел спросить у вас, сэнсэй, а как вы определяете, хороший человек или плохой?

– О, это целая наука! Хоть и существует восемьдесят один признак, по которому можно понять, кто перед тобой, но самый простой и верный, это когда за руку здороваешься, если рука тёплая, значит, человек хороший. А если холодная то, значит, с трещиной, ненадёжный он, будь с ним осмотрительнее.

– Спасибо, – выдавил я, поглубже спрятав руки в карманах куртки.

«Зачем он меня поддавливает? Ведь знает, что у меня вечно холодные руки! Или забыл? Да нет, не мог он забыть. Просто указывает мне на мои недоработки». Я сосредоточился на мысленном повторении настройки первого биотона:

Обретая Путь – Обретаю Сердце.

Обретая Сердце – Обретаю Себя.

Обретая Себя – Обретаю Реальность.

Обретая Реальность – Обретаю Правоту.

Обретая Правоту – Обретаю Внутренний Огонь.

***

Следующим же вечером я приехал к Александре с бутылкой коньяка. Кроме хозяйки, в доме находилась её подруга Ольга Смородина, лет на десять её помладше, похожая на крупную гусыню. Она тоже посещала занятия Мастера, но пребывала в раздумьях.

– Ну, рассказывай, Костик, — повелела Смородина с базарными нотками в голосе, — как ты дошёл до жизни такой?

– Я не Костик вам, — твердо отбил я. — Зовите меня, пожалуйста, Константин либо Костас.

– Тогда лучше Костас, – согласилась Смородина, с такой — у-тю-тю — интонацией, словно уступала малышу. — Константин слишком длинно.

Хочет казаться воительницей, а сама мягкая, как тесто!

– Расскажи нам, Костас, кто такой Эс-эН? – попросила Александра.

– Охотно. Только давайте сначала выпьем? — я достал из рюкзака круглую бутылку с пятилетним Араратом. — А то, знаете, даже боги, и те не обходились без сомы!

Они не стали возражать. Хозяйка поставила на стол рюмочки.

– Ташкент – сокровищница учений. Такое место, если ты в теме, то тебя обязательно приведут к учителю, — начал я. – Необходима была рекомендация, без неё Мастер мог и не принять. Про Эс-эНа говорили, что он белый маг. Мы с другом к нему пришли, попросились в обучение, а он назначил нам испытание болью.

– Болью? — Александра надломила бровь.

– Вообще, раньше мастера так и поступали – испытывали перед обучением. Не то, что сейчас – деньги есть, значит, ученик. В духовном продвижении без умения работать с болью не обойтись. Он поставил иглы нам в уши. Настоящая симфония боли! Мой друг не выдержал, сбежал. А меня Мастер принял в послушничество. Так я оказался в Школе. Но через два года, нам с семьей пришлось уехать из Ташкента. Я безнадежно отстал за этот период, что пробыл в отрыве от Школы. Всё еще послушник, а они уже чёрные пояса!

– Ты быстро наверстаешь, – улыбнулась хозяйка и вдруг дёрнулась, как будто её кольнуло под ребро.

Мы выпили по рюмочке, потом ещё по одной. Дамы разошлись — накатывали почти наравне со мной. Не увиливали, и вскоре уже точно две тропические птицы перекликались-пересмеивались. Теперь Ольгин голос казался мне вольготным, переполненным душевностью и теплотой. А у Александры голос был с хрипотцой, аристократический, холёный. Глаза её вспыхнули турмалиновым хмельным огнём. Эти две брухи меня здесь и сейчас на мясо разделают.

– Ну, что? Пьём? — не дожидаясь ответа, я привычным движением опрокинул в рот очередную рюмку. — Это практика такая, преобразование алкоголя в жизненность. Секретная.

– Ого! — ухмыльнулась Смородина. — И часто ты так практикуешь?

– Регулярно!

– Этому вас учат в Школе?

– Тс-с! Никому не говорите. Но Осознание пережигает алкоголь.

– Правда? Ну, значит, и это не будет лишним, — Смородина поставила на стол пузырь с чуть зеленоватой прозрачной жидкостью. — Первач! Бьёт по ногам, а не по голове, учти!

– Родненькая! Конечно же, учту!

– Что же всё-таки это такое, осознание? — спросила хозяйка.

– Ну, как бы тебе это объяснить! Осознание – вещь тёмная, современной наукой неизученная. Шучу. Например, ты замечаешь за собой, что часто дёргаешься? — я подмигнул.

– Это нервное.

– Вот, если бы ты осознала, то в одно мгновение исцелилась бы. Зря усмехаетесь. В Ташкенте я был свидетелем, как Мастер излечил ученицу, у нее гораздо хуже ситуация была. Сильнейший тик! Лицо, шея – кошмар! Она так мучилась, бедняжка. Её Мастер через болевую инициацию провёл, и всё сработало.

– Опять боль? Другого пути нет?

Смородина выразительно закашлялась и сменила тему:

– Чем же ты в Москве занимался?

Тут я заметил, как выросла моя тень, в очертаниях которой почудился некто чужой, массивный, сутулый, развязный. Мой язык увяз в густоте произносимых слов:

– Саморазрушением! Какое это веселье! Мы – тёмная Тартария, нам бездну подавай. И чтоб эта бездна напротив сидела, и чтоб, глядя ей в глаза, от сердца хохотать. Так бы и сгинул, но вдруг услышал Зов. Никто другой его услышать не мог, потому что только ко мне он был обращён.

Рот хозяйки сжался, будто она сдержала насмешку.

– Одно неясно, — не умея говорить тихо, кричала Ольга, — зачем алкоголь переводить, если ты его всё равно пережигаешь? Удовольствия ведь никакого.

– Как же никакого! — возразила Рада. — Вон, гляди, у него на лице всё написано.

И они захохотали, и я с ними, и мы слились в одну большую гору смеха, которая затем внезапно рассыпалась и превратилась в шевелящийся чёрный ковер забытья.

***

В несколько попыток я открыл-таки слипленные паутиной глаза. За витражными окнами рокотал дождь. Я был абсолютно наг и лежал полу, накрытый лишь тоненьким пледом.

Внизу, на кухне, происходило какое-то движение. Оттуда поднимался аромат кофе. Я привстал и осмотрел комнату в поисках одежды. Джинсы и рубашка валялись скомканные в разных углах. Трусы свисали со скульптуры быка на камине.

Включил телефон – почти разряжен. Девять пропущенных вызовов от Марты!

Схватив одежду, крадучись, я пробрался в душевую и под напором горячей воды, всмотрелся во тьму. Из потревоженной глубины всплыла голографическая картинка: мой эрегированный член, как плавающий космонавт в невесомости, и голые груди Александры.

Появившись на кухне, я смущённо произнёс:

– Доброе утро!

– А? Да? – ответила Рада. – Кофе будешь?

– Буду.

Кофе, словно наказывая себя, я выпил одним большим глотком, обжёг губы и горло.

– Мне нет оправдания, – краснея, промямлил.

– А что произошло? – чертовски спокойно произнесла Рада.

– Я не помню.

– Вот и мы тоже ничего не помним, — прищурилась Смородина, закурив с бывалым видом.