Ана Стриана - Лес

– Ну конечно, так я и думал. Сколько у тебя братьев и сестер?

– Пятеро.

– Дай угадаю – ты старшая?

– Да.

– Остальные, надо думать, скоро пойдут по твоим стопам. Ну и пример ты им подала! А могли бы вырасти и иметь шанс.

– Какой шанс? – нахмурила брови Эрика. – Ты что, Газету не читаешь? Вокруг сплошная безнадежность и безысходность! Жизнь бессмысленна! Зачем продолжать это бесполезное занятие? Зачем выходить замуж, рожать детей? Чтобы однажды увидеть, как твои собственные дети уходят в Лес? Или чтобы дождаться того дня, когда охотники за органами придут к тебе в дом и начнут резать твоих родных, чтобы получить органы посвежее?!

Альберт отвел взгляд. Впервые в жизни он почувствовал что-то вроде стыда, но тут же отогнал от себя это новое чувство. Вкладывать такие мысли в голову людей – его работа. А работа – это деньги. Материальное благополучие теперь становится просто жизненно необходимым условием. Уж он-то точно хочет жить, и жить не хуже, чем последние пять лет.

– Ну зачем ты пришел в Лес?! Кто тебя просил? Ты же все испортил! – не могла успокоиться девушка.

– Логичный вопрос, – вздохнул Альберт, больше разговаривая вслух с собой, чем отвечая Эрике. – Времена такие. Раньше у состоятельных людей было много разных способов отдохнуть и развлечься: охота, шумные застолья, казино, наркотики, яхты, сауны и так далее. Сегодня в нашей стране даже самым обеспеченным людям это недоступно. Но у нас есть свое казино – Лес. Каждый раз, приходя туда, я рискую проиграть крупную долговую расписку на содержание такого вот маленького недоразумения.

Эрика наградила его злобным взглядом и выпалила:

– Сам ты недоразумение! Урод!

Как относиться к оскорблениям от такого незначительного и маленького существа, Альберт не знал. За свою жизнь он имел очень мало опыта общения с теми, кто младше его. Подумав, он решил его проигнорировать.

Эрика не унималась:

– Состоятельные, несостоятельные – какая разница?! Что, тебя маленькие долговые расписки избавят от страданий? Хочешь и от меня откупиться? Заплатить и не видеть меня ближайшие три года, не разговаривать со мной? Не выйдет! Будешь воспитывать по полной программе! В полном соответствии с государственной идеологией!

Альберт нахмурился:

– Слушай, а ты не врешь? Тебе точно восемнадцать? Что ты можешь знать о государственной идеологии?

– Я уже два года Газету читаю, – опустив голову, призналась девушка.

– Я так и подумал, – кивнул Альберт. – Из молодых да ранних. Только главного ты все еще не понимаешь. А потому лучше поверь мне на слово – для тебя самой будет лучше, если я не буду с тобой общаться. Совсем. Я готов принять на себя все материальные обязательства по обеспечению твоей жизнедеятельности на три года. Общение в этот список не входит. Сегодняшний наш разговор нужен только для того, чтобы ты это поняла и усвоила. И больше ко мне не подходила.

– Отлично, мне это подходит, – Эрика встала и быстрым шагом направилась в соседнюю комнату, где находился шкаф с продуктами. – Закон предписывает, чтобы ты меня обеспечивал едой, седой старикашка. Можешь ничего не говорить – я без твоего разрешения найду и съем все самое вкусное и дорогое, – с этими словами она начала шарить по полкам шкафа.

Удивительно, но «седой старикашка» звучало гораздо обиднее, чем «урод». С другой стороны, такова психология подростков – они еще не выработали умения понятно и однозначно выражать свои мысли и чувства. Для них оскорбления служат способом понять, чего ожидать от конкретного человека и ситуации. Это как ориентироваться в темноте, кидая камни и слушая, куда они упадут. Скорее всего, это сигнал беспомощности и растерянности. Пожалуй, стоит дать ей немного больше информации.

– Будешь называть меня седым старикашкой – навсегда останешься недоразумением: я сделаю все, чтобы вписать это имя в твои документы. Называй меня Альберт. Впрочем, лучше вообще никак меня не называй и не общайся со мной, просто знай – это мое имя. Что касается возраста – мне всего тридцать семь, так что…

– Я же говорю – старикашка, – отрезала Эрика, разбираясь с продуктами. – Мне абсолютно все равно, кто ты такой, как тебя зовут, сколько тебе лет и чем ты занимаешься. Как-нибудь проживу три года без этой информации.

Она резко повернулась и посмотрела Альберту прямо в глаза:

– А потом я сделаю себе татуировку с твоим именем, чтобы знать, кого проклинать до конца своих дней.

– Проклятия – это чушь и суеверия, – усмехнулся Альберт, – ты правда думаешь меня этим напугать?

– Проклятия обладают настоящей силой, – серьезно сказала девочка. – Ты что, Газету не читаешь?

Альберт ответил, уже стоя у входной двери:

– Судя по всему, это любимый вопрос твоих родителей. Неудивительно, что с тобой все это произошло. Что же касается меня – я действительно не читаю Газету. Я для нее пишу.

Закрываясь, дверь издала тихий писк, и Эрика осталась одна.

Прошло две недели с тех пор, как в доме Альберта появилась нежданная гостья в лице Эрики. Девушка быстро приспособилась к ритму жизни своего «спасителя» и старалась не мешать, когда тот, запершись в дальней комнате, что-то долго писал на больших листах бумаги. В последний раз Эрика видела такие листы в школе, на выпускном экзамене – то была большая редкость. Чаще для письма использовалась дешевая бумага, сделанная из отходов. Она была сухой и шершавой на ощупь, плохо пахла, но все же на ней можно было что-то написать. Именно на такой бумаге дети обычно выводили первые слова в школе.

Несмотря на то, что Альберт должен был обеспечивать ее полное содержание в ближайшие три года, Эрика понимала – сидеть без дела нельзя. И в то же время искать работу – хотя бы такую, за которую платили едой – не хотелось совершенно. Впрочем, не хотелось вообще ничего. Чтобы к чему-то стремиться, нужно обладать хоть малейшим желанием жить. У нее же этого желания не было абсолютно. Именно поэтому она и пошла тогда в Лес. Если бы байки про сделку на перекрестке были правдой, она, пожалуй, согласилась бы, не раздумывая. Но жизнь не оставила ей выбора.

Альберт своим появлением лишил ее единственного шанса на счастье – пусть призрачное и далекое, но единственное и реальное для нее. А теперь оставалось лишь уныло доживать свой век, перетаскивая телесную оболочку из одного года в другой, пытаясь поддерживать ее жизнедеятельность. Других вариантов просто не было.

Альберт с ней не разговаривал – было видно, что он не настроен на какой-либо человеческий контакт. Для него все было просто: есть закон, который надо выполнять. У закона есть минимальные требования, а выше потолка прыгать не стоит. Это не нужно и абсолютно не выгодно не только с точки зрения человека, живущего по совести, но тем более с точки зрения человека, живущего в Д-Республике.