Ана Стриана - Лес

Конечно, все мы понимаем – с уходом этих людей вряд ли что-то изменится в нашей жизни. Но если только на секунду предположить, что у кого-то из них был в руках некий метафизический ключик, открывающий дверь к общенародному благополучию, становится невыразимо грустно. Представьте, что один человек из миллиона рождается с возможностью и шансом что-то изменить в этом мире, но умирает, не дожив до этого момента. Он замерзает насмерть, не дойдя пару шагов до дома. Сердце сжимается от такой печальной судьбы – не только отдельного человека, но и всего народа».

Альберт удовлетворенно перечитал написанное и взял другой лист. Прежде чем соскользнуть на бумагу, мысль балансировала на грани между надеждой и отчаянием. Высшим пилотажем было такое соединение этих двух состояний, чтобы надежда показалась читателю мимолетным миражом, мелькнувшим где-то вдали и тут же исчезнувшим из вида. Это придавало отчаянию дополнительную горечь и силу.

«Мы уже невероятно далеки от тех старых предрассудков, в плену которых жили наши далекие предки. Новый год – уже давно не повод для празднования. Это лишь время подведения итогов: печальных результатов уходящего года. Во всем остальном последние дни уходящего года и первые дни следующего года ничем не отличаются друг от друга. Но таков человек – ему нужно постоянно оглядываться назад.

Напоминаем, что до конца года необходимо заполнить декларацию о долгах. Для тех, кто по каким-либо причинам не сделает этого вовремя, сумма долга будет увеличена на 13%. И не забывайте, что накопленный долг будут выплачивать ваши дети и внуки. Не взваливайте на их плечи слишком большой груз, чтобы не жалеть об этом потом.

Разумно принятый тридцать лет назад запрет на контроль над рождаемостью оставляет шанс многим из нас. Ведь чем больше людей, между которыми разделена сумма долга, тем меньше доля каждого человека. Но, несмотря на благие намерения нашего правительства, на практике каждый следующий ребенок не уменьшает сумму долга, а лишь увеличивает ее. Ведь все мы, к сожалению, с самого рождения постоянно нуждаемся в еде, теплой постели, одежде и хотя бы минимальных средствах обеспечения личной гигиены.

Все, что нам остается – быть максимально экономными и осторожными в тратах. Мы можем только надеяться на то, что новый день и новый год принесет нам возможность работать и погашать долг. Но мы никогда не сможем избавиться от ощущения, что все вокруг слишком зыбко и непрочно, чтобы строить долгосрочные планы.

Темные зимние дни и длинные ночи неизменно напоминают – тьма всегда преобладает.

Мы должны помнить о том, что каждая ночь может стать последней. В каждом из нас прямо сейчас может пробуждаться неизлечимая болезнь. Мы прекрасно знаем, что нам закрыт доступ ко всему тому, что делает жизнь людей долгой и полноценной. Но такова наша судьба, и мы не в силах что-либо менять.

Иностранная пропаганда убеждает, что есть страны и есть люди, которые живут гораздо счастливее нас. Но для нас эти страны закрыты. По крайней мере, до тех пор, пока мы не выплатим свой Долг. Все в этой жизни надо заслужить.

В старых песнях наши наивные предки утверждали, что перед каждым человеком открыто множество путей и простираются миллионы возможностей. Словно пещерные люди, они строили свои воздушные замки, не понимая того, что понимает сегодня каждый ребенок: это абсолютно бесполезное занятие.

Но у нас остается Лес как последняя возможность сделать жизнь следующих поколений чуть легче. В следующем году власти планируют посадить новые деревья, чтобы продолжать удовлетворять растущий спрос на услуги этого муниципального рекреационно-ритуального комплекса».

Альберта оторвал от работы громкий шум. Вскочив из-за стола, он выбежал из комнаты и увидел, как в распахнутую входную дверь практически вваливается массивное мужское тело в толстом тулупе. За телом стала видна маленькая фигурка Эрики, которая растерянно застыла на пороге, не понимая, что происходит. Тело издало звук, напоминающий что-то среднее между кряхтением и залихватским «И-эх!», и довольно ловко приняло вертикальное положение. В комнате запахло спиртом. Альберт поморщился:

– Дед, тебя кто сюда звал?

– Здорово, сосед! – вошедший таким оригинальным образом дед стащил с головы шапку и рукой взлохматил примерно пятнадцать седых волосинок. – Жратва есть? Знаю, есть, ты ж у нас эта… ба-хе-ма! Или как там? Ай, в общем, закусь мне нужна. Дай, а?

Эрика скорчила недовольную гримасу:

– Чем это так воняет?

– Спиртом, – мрачно бросил Альберт, подходя к шкафу с едой. – Чего тебе? Огурцы соленые есть, тушенки банка. Только она старше меня, рисковать будешь?

– Давай, – дед деловито вытащил из кармана потрепанный тряпичный мешок и подставил его, призывая Альберта кидать туда продукты. – Девка, дверь закрой, дует же! Мозги простудишь еще, если они у тебя есть, хи-хи!

Эрика покраснела.

– Вам надо – вы и закрывайте! Хотя вам явно уже нечего бояться и простужать тоже нечего! – раздраженно бросила девушка, хлопая входной дверью.

– Женская логика, ну! – заржал дед.

– Да ну вас, – огрызнулась Эрика. – Альберт, кто это такой вообще?

– Сосед, – коротко ответил Альберт.

– Ага, сосед я, – кивнул дед, – Василь Петрович, ну или просто дед Василь, как вот этот белобрысый меня кличет.

– Очень неприятно, – надувшись, ответила Эрика. – Почему от вас так пахнет?

– Эхе-хе! – вздохнул Василь Петрович. – Да как же тут не пахнуть, если и помыться негде? Воды-то вечно нет, а если и есть, то как я зимой в ледяной мыться-то буду? Что я, морж, что ли? Я не морж.

– Девочка не знает, что такое спирт и алкоголь, – усмехнулся Альберт, кидая в авоську деда продукты.

– Я знаю, – нахмурилась Эрика. – А еще я знаю, что производство и продажа алкоголя в нашей стране запрещены. Откуда у вас алкоголь?

– Какой еще алкоголь?! – возмутился дед. – Это слезы народные! Страдание человечества в чистом виде. А знаешь, как его тяжело по капле из себя вытягивать? Вот хожу и слезы детишек в стаканчик собираю. И потому их так много, что в другом месте их совсем нету! Во всем баланс должен быть, так? Вот мы здесь плачем, а они там – радуются.

– Где – там? – не поняла Эрика.

– Не бери в голову, – сказал Альберт, поворачивая деда за плечи к выходу. – Время позднее, спать пора. Иди, дед. Если выживешь после тушенки – завтра заходи, только трезвый. Дело к тебе есть.

– Обижаешь! Я всегда трезвый! Это же горе народное во мне бродит, вот спирт и вы-де-ля-ецца! – Дед бодрым, но нетвердым шагом вышел на улицу. Еще несколько минут был слышен его голос – кажется, он пытался спеть песню про народное горе.