Ана Стриана - Лес

– Покойной ночи и спасибо еще раз, – сказала Эрика и быстро выскользнула из комнаты через полуоткрытую дверь.

– Давай-давай, – рассеянно сказал Альберт, снова склоняясь над своими бумагами.

На следующее утро, когда солнце только-только показалось из-за горизонта, Альберт и Эрика уже сидели за столом напротив друг друга. Альберт разложил перед собой несколько листов бумаги, на которых собирался записывать рассказанное Эрикой. Девушка нервничала – прошедшая бессонная ночь не принесла никаких гениальных идей. Она все еще не знала, о чем рассказывать Альберту. Но самое главное – она до сих пор не до конца понимала, для чего ему нужен ее рассказ. «Если бы знать, можно было хоть что-то правдоподобное придумать», – думала она.

– Итак, – начал Альберт, – я жду от тебя правдивых и максимально развернутых ответов на мои вопросы. Даже если в какой-то момент ты почувствуешь изменение своего эмоционального состояния, все равно не останавливайся, продолжай рассказывать. Я могу предположить, что наш разговор может вызвать у тебя как положительные, так и отрицательные эмоции, в зависимости от того, чем закончился твой опыт. Но ты должна понимать, что от сказанного тобой зависит во многом и твоя, и моя жизнь.

– В смысле? – Эрика удивленно посмотрела на Альберта. – Я не очень понимаю, как моя влюбленность связана с твоей жизнью.

– Это ключ. Тот, кто первым найдет ключ к восприятию печатного текста всеми категориями людей, получит гораздо больше, чем просто деньги и власть. Думаю, ты себе просто не представляешь, какие силы управляют этим миром. А я представляю в полной мере. И очень хочу быть к этим силам как можно ближе.

– Какие силы? Ты имеешь в виду власти? Верховное Правительство?

– Неважно. У нас сейчас другая задача, так что сосредоточься. Первый вопрос: когда в последний раз у тебя проявлялись симптомы влюбленности?

Эрика замерла. Мозг начал лихорадочно соображать и внезапно нашел решение. Впрочем, оно было настолько очевидным, что потом Эрика долго удивлялась, как не додумалась до него сразу. Видимо, сказывалась характерная для этого времени года в Д-Республике апатия и заторможенность, усиленная пережитым за последние дни.

– Они проявляются и сейчас, – с серьезным видом кивнула Эрика.

– Отлично, – оживился Альберт, – значит, впечатления будут наиболее свежими. Хотя погоди… Всего пару дней назад ты валялась в постели и ничего не хотела делать. Это никак не вяжется с общей теорией о том, что влюбленность дает иммунитет от д-болезни, – он нахмурился. – Первый вопрос, и ты уже врешь? Что за дела?

– Я не вру, – опустила глаза Эрика. – Просто симптомы появились только вчера.

– Вчера? Интересно… Вообще я не планировал узнавать личность объекта твоих эмоций, но вчера ты вроде не выходила из дома, – он пристально посмотрел на нее. – Да ладно?

Но Эрика только тряхнула головой:

– Давай, поехали дальше.

Альберт пару секунд смотрел на стол перед собой, словно осуществляя невероятно сложный вычислительный процесс. А потом вновь переключился на свой лист бумаги с вопросами.

– Дальше. Какие очевидные изменения эмоционального фона наблюдаются на первых этапах состояния?

– Чего? – округлила глаза Эрика.

– Какое настроение у тебя сейчас? И как оно меняется в зависимости от времени суток?

– Нормальное у меня настроение. То есть я хотела сказать, очень спокойное, стабильное даже. Хочется все время поднимать уголки губ и растягивать их в стороны, – и она неумело изобразила улыбку.

– Это называется «улыбаться», – кивнул Альберт. – Судя по всему, в школе вас этому слову не учили. Оно было убрано из школьной программы лет десять назад. И примерно тогда же его перестали употреблять в повседневной речи. Когда-то уже за произнесение этого или однокоренных слов можно было получить штраф и увеличить сумму своего личного долга в несколько раз. Я уже не говорю о том, что в Д-Республике мало кто умеет или хоть раз в жизни испытывал желание растянуть губы в улыбке. Я удивлен, что ты знаешь – как это.

– Я не знала. Просто захотелось так сделать, – соврала Эрика. Улыбаться ее научил уличный певец. Он улыбался ей, и от этой улыбки на сердце становилось удивительно тепло. Но в итоге его улыбка ничего не значила. Он все равно ушел в Лес.

– Любопытно, так и запишем, – пробормотал Альберт, быстро записывая сказанное девушкой. – Что насчет времени суток?

– Усиливается ближе к вечеру.

– Что с мыслями?

– Мысли все время привязаны к этому человеку. Ни о чем другом думать не хочется. Трудно концентрироваться на посторонних вещах.

– Смещение концентрации внимания на объект состояния, – пробормотал Альберт, быстро записывая слова девушки. – Какая эмоциональная окраска у этих мыслей?

– В смысле?

– Девочка, да ты элементарных вещей не знаешь! Мысли больше грустные, тяжелые или легкие и радостные?

– Э… радостные?

– Это ты меня спрашиваешь?

– Я просто не очень понимаю это слово. Но не грустные, это точно.

– Ладно, запишем, что радостные. Ты испытываешь при этих мыслях прилив сил, желание что-то делать, к чему-то стремиться?

– Да-да, именно так, – кивнула Эрика.

– Значит, точно радостные. Если в этот момент ты представишь себе что-то грустное – чью-то смерть, собственное будущее в этой стране, газетные новости – что ты испытаешь?

– Я… – Эрика замерла, судорожно пытаясь понять, что нужно ответить. Фантазия и обрывки рассказов школьных подруг помогли подыскать похожие на правду ответы на первые вопросы, но вот что касалось самого главного для Альберта – здесь начинались проблемы.

Перед мысленным взором проносились картинки ее жизни. Где, когда было хоть что-то похожее? В детстве? В школьные годы? В те счастливые месяцы, когда по дороге в школу она слушала песни уличного певца? А может быть, сейчас? Эрика посмотрела на Альберта и изо всех сил постаралась вызвать в себе теплые чувства к нему. У нее внутри тут же словно начали диалог две противоположные сущности. Одна искала, за что можно полюбить этого мужчину, другая – за что можно его возненавидеть.

Он ее спас. Он ее подставил и испортил все планы.

Он дает ей пищу и теплый дом. Но делает это далеко не добровольно – его принуждает Закон.

Он нашел ей работу. Но только после того, как она шантажом и уговорами заставила его это сделать.

Он использует ее для своих целей, которые ей не совсем понятны.

Он принес ей шоколад.

Последний фактор стал решающим, и Эрика выпалила:

– Я не испытываю абсолютно ничего по отношению ко всему этому. Оно словно перестает для меня существовать. Я могу думать только об одном, – и она явственно представила себе темный, большой и толстый кусок шоколада, который она отправляет в рот, предвкушая близкое наслаждение.