Ана Стриана - Лес

Альберт закрыл дверь и повернулся к Эрике:

– Полегче с дедом. Он, конечно, тот еще неадекват, но иногда может оказаться полезен. И тебе в том числе.

– Как может быть полезно это старое и отвратительно пахнущее существо? – сморщилась Эрика.

– Если не хочешь потом жалеть и раскаиваться, никогда так больше про него не говори, – взгляд Альберта снова резанул девушку холодом.

– Откуда у него алкоголь?

– Оттуда, где его обычно производят.

– Он что, это прямо дома делает?

– Почему тебя это так удивляет?

– Но это же незаконно!

Альберт поморщился:

– Это же дед! Скажем так: у него есть некоторые связи. Поэтому для него – законно. Будешь с ним дружить – может, и с тобой поделится.

– Вот еще! – фыркнула Эрика. – Зачем мне это?

– Действительно, о чем это я? Ты же у нас из особой категории. У тебя другие воздействующие факторы. Что там с нашим уговором? Ты уже готова рассказать мне все о своей влюбленности?

Эрика испуганно посмотрела на него:

– Уже? Я думала, мы начнем позже.

– А чего нам ждать? – удивился Альберт. – Впрочем, мне действительно нужно еще немного времени, чтобы закончить новогоднюю статью. А потом я буду ждать от тебя подробный отчет. Запомни: больше всего меня интересует, что влияет на возникновение этого чувства и что может привести к тому, чтобы оно не возникло или исчезло, если уже возникло?

Эрика округлила глаза:

– Я тебе что, робот, что ли? Ты так все раскладываешь, словно это математика. Ты сам-то когда-нибудь влюблялся?

В этот момент Эрика была готова поклясться: она физически почувствовала льдинки, разбившиеся о ее лицо. Эти льдинки вылетали из глаз Альберта, в которых словно пронеслась снежная буря. Несколько секунд он молчал, а потом коротко бросил:

– Покойной ночи, – и скрылся за дверью своего кабинета.

«И что я такого сказала? – думала Эрика, укладываясь спать на пол у печки. – Альберт живет один, но ведь это еще не значит, что он одинокий волк. А может, у него кто-то есть? Хотя он же говорил, что планировал уехать. Интересно, как он собирается это сделать? Неужели ему удалось избавиться от долгов?»

С этими мыслями она провалилась в сон, и снился ей Альберт, который был одет в белый халат и держал в руках шприц. А потом она поняла, что вокруг нее – клетка, под ногами – опилки, а за спиной – большое колесо, в котором ей надо бегать. Почему-то ей казалось, что если бежать достаточно быстро, удастся избежать болезненного укола. Но шприц все приближался, а глаза Альберта становились все более холодными и злыми. Когда он был уже совсем близко, Эрика закричала, но оказалось, что во рту у нее кляп, поэтому вместо крика изо рта вырывалось лишь мычание. Она побежала еще быстрее и вдруг провалилась в темноту. Эта темнота затягивала ее, опутывала руки и ноги, словно щупальцами. Эрика поняла, что это действие укола, но уже не могла ничего сделать, не могла сопротивляться. Прежде чем провалиться во тьму окончательно, она подумала, что надо срочно влюбиться.

Последняя неделя года почти не отпечаталась в памяти Эрики, словно была окутана туманом. Как-то незаметно на девушку навалилось все: неудавшийся поход в Лес, холодность ее спасителя, необходимость сменить место жительства и сидеть без дела. Уверенности в завтрашнем дне не было, несмотря на то, что именно сейчас она должна была появиться. У нее был покровитель, который обязан был ее содержать ближайшие три года, но что будет потом?

Эрика чувствовала себя как в плену, и каждый новый день казался ей чуть хуже предыдущего. Чуть ли не впервые в жизни она поняла, что не испытывает желания что-то менять. Точнее, она просто не ощущала в себе достаточно сил для того, чтобы что-то изменить.

От одной попытки представить себе будущее становилось невероятно грустно. Это чувство было пронизывающим, как зимний ветер, и задевало, казалось, каждую клеточку тела. Однажды оно уже появлялось в ее жизни. А за год до этого она впервые испытала то, описания чего от нее так добивался теперь Альберт.

В то время еще не были запрещены абсолютно все развлечения, и некоторые наименее подверженные д-болезни люди решались выйти на улицу, чтобы поразить прохожих своим талантом и заработать кусок хлеба или пару картофелин. Кто-то танцевал, кто-то показывал фокусы, а он – пел.

Эрика на всю жизнь запомнила этот голос, от которого внутри все сжималось и хотелось плакать – и от радости, и от печали одновременно. Он пел грустные песни, которые сочинял сам, но каждый из тех, кто его слушал, узнавал в этих песнях себя. В этом была какая-то магия – именно эти до боли грустные песни поддерживали в людях силы и желание жить.

Невысокого роста и очень худой, он казался неуверенным подростком, но подойдя ближе, можно было заметить в его глазах отпечаток не одного десятка лет. Он выбрал для своих выступлений одну из улиц, по которой Эрика каждый день ходила в школу. Каждый раз она останавливалась, чтобы послушать хотя бы одну песню. Иногда она настолько заслушивалась, что опаздывала на уроки. Несмотря на то, что достатка в семье никогда не было, она старалась каждый раз принести уличному певцу какой-нибудь еды.

Он скоро запомнил Эрику и даже посвятил ей одну песню. Когда он пел ее, у девушки по щекам текли ручьи слез. В этой песне отражалась вся жизнь в Д-Республике, страхи и опасения, боль от потери близких и слабый огонек надежды:

Воспоминания выбивают землю из-под ног.

Я был слеп или просто увидеть не мог?

Мог ли помочь, а не слепо винить?

Видно, не все нам дано сохранить.

Все, что мы есть, – только миг,

Мелькнул – и исчез.

Еще одна звезда гаснет,

падая в Лес.

Никто не заплачет,

глядя ей вслед.

Никто, нет.

Кроме меня…

Только спустя несколько лет Эрика поняла, в чем состоит главное отличие тех песен от газетных статей, на которых долгое время строилось ее мироздание. В Газете надежда всегда использовалась как маленькая неприметная точка, с помощью которой можно было отметить несуществующее место на карте страдания. В песнях уличного певца отчаяние и безысходность порой накрывали все, словно цунами, но потом волна отступала и на опустошенном берегу распускались цветы надежды.

Пожалуй, тогда она действительно испытала что-то вроде влюбленности. Но счастливого конца у этой истории не было и не могло быть. Однажды по дороге в школу Эрика не встретила его на привычном месте. Не было его и на следующий день, и через неделю, и через две. Только потом она узнала из короткого и сухого некролога в Газете, что ее любимый певец ушел в Лес. Конечно, таких, как он, каждый год было очень много. Но именно его уход стал таким неожиданным и страшным! Когда Эрика пыталась представить его в Лесу, висящим на одном из деревьев, ей казалось, что ее сердце медленно разрезают скальпелем. В ушах звучали его песни, вокруг все напоминало о нем. Жить стало невыносимо больно.