Ирина Мухина - «Декамерон» эпохи самоизоляции

Тётя Нина позвала жить к себе. Под Самарой в деревнях дают квартиры, нужны молодые специалисты. Олесе было всё равно, куда ехать и где работать, лишь бы от родного дома подальше.

Деревня была большая, райцентр. В отделе здравоохранения приняли сердечно, оформили приём на работу. Когда уходила, женщина из отдела кадров проводила со словами:

– Удачи тебе и счастья, девочка!

Олеся купила на рынке крупные краснобокие яблоки, шла в маленькую гостиницу и хрустела ими на всю улицу. Впервые её захлестнуло чувство безграничного счастья. Свобода! Всё будет по-другому! Она ни от кого не зависит! Да здравствует самостоятельность!

Ордер на однокомнатную квартиру, подъёмные в размере 115 рублей тоже получила сразу. Зашла в комнату, положила на подоконник полюбившиеся яблоки и рассмеялась:

– Вот моя первая мебель!

На работу участковым терапевтом вышла в замечательном настроении.

Через месяц на неё пожаловался пациент. «Жалоба больного – дело привычное, – успокоили коллеги, – а ты ещё и молодой специалист. Не переживай!» Олесю вызвали к главврачу. Волноваться она начала ещё в начале длинного коридора. Зашла в кабинет, главврач что-то писал, на неё не смотрел. Она стояла перед столом и каждой клеточкой чувствовала, как сгущается воздух и приобретает серый оттенок. А она-то была уверена, что это ощущение осталось в родительском доме. Главврач был не в духе, поэтому строго предупредил Олесю и отпустил. Но этого оказалось достаточно: Олеся весь день ходила сама не своя…

– Дурочка! Ты из-за каждого пустяка так переживать будешь? Да это только начало! Ещё года два-три по головке гладить будут, а уж потом… – успокаивала её коллега.

«Это было – гладить по головке?» – всю ночь думала Олеся, ворочаясь в постели.

– А вдруг родители узнают? – у неё всё похолодело внутри. Но это была совсем абсурдная мысль, с ней Олеся и заснула.

Утром она решила, что это был последний раз, когда её вызывали «на ковёр». Остаться на дополнительный приём? – конечно! Принять участие в конференции – с удовольствием! Собрать сведения о пенсионерах – я это сделаю после работы. Главврач давно обратил на неё внимание, но вызывать к себе не любил – стоит, голову в плечи спрячет, взгляд запуганный. Говорит запинаясь. Хотел как-то похвалить за отличную статью на конференцию, но язык не повернулся – раздражал весь её вид.

К тридцати годам Олеся была завотделением, с работой свыклась. Исправно звонила родителям, на извечные вопросы матери: «Начальство тобой довольно? Плохого о тебе в поликлинике не говорят? Ты не грубишь?» – отвечала одинаково. «Довольно», «Не говорят», «Не грублю никому».

С личной жизнью не складывалось – некогда было.

Перед диспансеризацией ветеранов работы было очень много. Новенькая медсестра подвела, не подготовила вовремя карточки. Олеся, раздражённая с утра, не сдержалась:

– Совести у вас нет, работать пришли – так работайте. Или мозгов не хватает?

Медсестра, закусив губу, выскочила. Олеся, сама собой удивлённая, даже улыбнулась:

– Ого! Как я могу! – ей захотелось расправить плечи.

К пятидесяти она стала главврачом своей поликлиники. Родителей похоронила одного за другим. Вступила в наследство и приехала продавать дом. Долго сидела на полу, рассматривала фото, особенно деда.

– А умел ли он любить? – вдруг подумала она, – а его любили? В памяти пронеслись картины детства, юности, и Олеся сделала открытие: мать удивительно похожа на деда, а сама Олеся… на мать. И дед за своей суровостью скрывал страх, и мать тоже. А теперь и Олеся…

– Она последняя, кто сполна заплатил за него. Одиночеством.

– Вай, но это же не жизнь, это ад на земле, – нарушил молчание всё тот же мужской голос с армянским акцентом, – как вы теперь будете дальше?

– Не знаю, скоро на пенсию, молодые и зубастые наступают на пятки. Хоть бы до пенсионного возраста доработать. А то у нас в системе всякое бывает…

– А ведь вы врач, неужели вы не могли попросить помощи у коллег, у психотерапевтов, например.

– Я думала, но пересилить стыд, который испытаешь, рассказывая о своих проблемах, не смогла. Непросто это, ворошить своё грязное бельё. Да я бы и здесь не решилась, но вот Юрочке спасибо и Елене Николаевне. Хотя, знаете, после нашего карантина, может быть, и решусь… Когда я вам рассказывала, мне показалось, что всё не так безысходно.

С тем и разошлись. Прощаясь, Олеся Сергеевна в нарушение всех правил, которые она призывала всех соблюдать, каждому пожала руку.

И снова ждали наступления ночи. И каждый думал о том, насколько непрочно и зыбко внешнее благополучие… И нет, наверное, человека, у которого не было бы своего скелета в шкафу. Перед следующим собранием все получили коротенькую СМС-ку: «Захватите с собой хрусталь».

Заняли уже привычные места. Телефон осветил крупного мужчину, с сединой в густой шевелюре и тяжёлым подбородком. Кустистые брови, карие, почти чёрные глаза. Кавказский акцент в сочетании с низким голосом привлёк внимание, все мгновенно замолчали.

– Я Кайфеджан Виген Саркисович, предприниматель, мой род много лет живёт в Крымске, с 1915 года. Я возвращаюсь из Москвы домой, где заключал хороший контракт со своим новым партнёром. И встретили вот с племянником гостя из Франции. Извините мой русский, делаю ошибки… Но так задело за живое… Мне всех жалко, и я так думаю, что боится каждый. У кого-то страх больше, у кого-то меньше.

– Сначала хочу поднять тост за тех, кому пришла в голову эта гениальная идея, – Виген, подсвечивая фонариком, разлил армянский коньяк.

– Я весь день думал, о чём рассказать. И вот… В нашей семье из поколения в поколение переходит история. Она настоящая. В ней всё правда. О первой женщине, которая приехала в Крымск из Турции, где в апреле 1915 года совершилось страшное преступление, это когда турки убили почти всех армян. Она умерла больше двадцати лет назад, но мой отец так восхищался и любил свою прабабку, что всё записал. Ему один журналист помог. А я знаю наизусть. Расскажу по-писаному.

История четвёртая. Бегство.

– Акоп, вас будут резать! – краем уха услышала Бегруи, которая прошмыгнула во двор накормить собаку. Голос донёсся из-за закрытой двери домика для гостей.

Что это значит? Кого вас? Когда? Кто? – масса вопросов – и ни одного ответа. Такого ужаса она ещё не испытывала, даже когда тридцатипятилетний Акоп, которого она видела всего один раз, зашёл к ней, пятнадцатилетней, после венчания в спальню.

Тревога мешала ей заниматься ежедневными делами, она то и дело подносила к горящим щекам ледяные руки, пила воду, но легче не становилось.

Гость ушёл поздно, Бегруи только увидела, как мелькнула красная феска у калитки, – значит, кто-то из чиновников… Проводив гостя, Акоп не зашёл в дом, сел под яблоней, о чём-то задумался. Может, она ослышалась? Тогда почему Акоп так озабочен? Или она что-то сделала не так? Стол накрыла как полагается – ни одного свободного местечка – ничего не пожалела для гостя. С тех пор как началась война, жизнь перевернулась с ног на голову, не знаешь, чего и ждать.