Николай Князев - Выбранные дорогами

Иногда я думаю, что меня вообще тут держит: лень, трусость, мазохизм? Книжная наркомания? Или интерес к балагану?

Для чего я это пишу? Никому ведь не интересно знать, что ты думаешь – любой уверен, что думать-то он может не хуже… «Всякий недоволен своей памятью и доволен собственным умом» говорил кто-то из Лфрошфуко-Шамфор-Лабрюйеров. Не помню кто именно, но ведь это и подтверждает тезис.

**

Понемногу я пришел к идее избавления от вещей. Вещи не только решают проблемы, но и создают. Кофеварка, стиральная машина, и хлебопечка —они нужны? Хлеб можно печь и в духовке, хотя это более хлопотно. Стирать в тазу… Это дольше, но у меня 16 часов бодрствования в день, и их нужно на что-то употребить. Еще в позапрошлом веке для простейших вещей наподобие отопления, освещения и перевозки грузов требовалось неимоверное количество работы. Надо было наколоть дрова, поднять пешком на этаж, протопить печь, убрать золу… Рубахи шила белошвейка, батистовый носовой платок имело смысл украсть, чтобы потом продать, и героев Диккенса за украденный носовой платок могли вздернуть на виселице, даже если им было 13… Должно быть, поэтому раньше люди были счастливее – им, кроме happy few, немногих избранных, надо было непрерывно барахтаться просто чтобы не утонуть. Кроме прочего, в 19 веке не жили столько, как сейчас: сифилис и чахотка косили население как газонокосилка лужайку, детишки мерли как мухи от любой инфекции, забыть вздохнуть было плевым делом, и никто по такой ерунде особенно не парился – поплакали и успокоились… Лишние люди было аристократическая болезнь наподобие подагры: сейчас это демократично словно СПИД – плюнь с балкона и попадешь в лишнего человека. Когда у тебя есть пособие по безработице, бесплатная медицина, карточки на еду, работающая мама – отчего не стать лишним? Я, конечно, прекрасно сознаю, что в моей обличительно – лежачей позе нет ничего особенного – таких как я двенадцать на дюжину по три копейки в базарный день – продавливатели диванов, озиратели потолков, обличители из угла: имя нам легион… Само количество биомассы запретило индивидуальность: мы продукт конвейерного производства: читаем и слышим одно и то же про быть самим собой и проявлять инакость… Наша инакость – устроить флешмоб по стрижке кота с последующим обриванием налысо…

Вероятно, в возвращении к базовым навыкам есть некое достоинство…

Вчера я попытался заштопать носок вместо того, чтобы выкинуть и заказать новый. От мамы остался пластмассовый грибок (с тех времен, когда пластик еще именовался пластмассой), наперсток, иголка с широким ушком и нитки для штопки. Я прилежно произвел полагающиеся операции – сначала проложить нити в одном направлении, цепляя их за края носочной раны; затем изготовить подобие дерюжной ткани, последовательно пропуская нить перпендикулярно и последовательно под и над… Идеальный результат, если верить интернету, напоминает герб Хорватии. Идеала у меня, разумеется, не вышло. Я надел починенный носок, пару раз прошелся по комнате: тот немедленно порвался снова. Возможно, синтетические в принципе не предназначены к штопке, либо я где-то нарушил технологию. Взяв маникюрные ножницы, я проделал еще дырку и принялся опять. Основа, уток – новая неудача. Третья попытка вышла успешнее, но предмет одежды пришел в окончательную негодность, и я выкинул его в мусорное ведро. Остался еще один для тренировок, но я решил, что покамест с меня достаточно.

**

И все-таки: здоровый, образованный мужик, способный хорошо зарабатывать, пять лет сидит безвылазно в двухкомнатной квартире на седьмом этаже панельной девятиэтажки спального района Питера. Зачем? Что его подвигло? Какая череда событий? Который по счету айвазовский вал вынес на пустынный брег этот обломок ракушки? Что ищет он в краю родном…?

Мы обычно не понимаем мотивов собственных поступков: теория, которая складывается у нас в головах по большей части не имеет особенной связи с реальностью. Заинтересованное лицо даже может заявить, что ему «так захотелось». Но почему захотелось именно запереться на 32 квадратных метрах жилплощади со стандартными коммунальными удобствами и интернетом? Можно ли списать этот факт на проявление внутренней свободы, на которую индивидуум, согласно Сартру, обречен – либо Жан-Поль – балаболка, и слушать надо энциклопедиста Дидро, утверждавшего (см. «Жак-фаталист»), что все наши поступки вплоть до почесывания пятки, с момента Большого Взрыва вписаны в Большую книгу судеб и столь же неотвратимы, как движения светил по небосводу? Кстати, не далее, чем вчера, я приобщился посредством сети интернет к опыту некого блогера, заснувшего в ночи на пленэре. Когда его разбудил залетный жук, имярек увидел, что созвездие Ориона передвинулось относительно своего прежнего положения. Из школьной программы он знал, что Земля крутится, и потому расположение светил на небосводе меняется со временем, но до того ему как-то не приходило в голову, что учебник астрономии может иметь отношение к действительности…

Кант разграничивал – даже противопоставлял – звездное небо над головой и моральный закон внутри: “ Der bestirnte Himmel über mir, und das moralische Gesetz in mir» – но, возможно, разница не настолько велика… Кстати, это «bestirnte Himmel» – «озвездленное небо» отдает мало уместной в философском сочинении поэзией… Или только для моего русского уха, а немцу – затертый оборот?

Так вот, мое сидение в 32 квадратных метрах – результат моего произвола, либо же стечение обстоятельств места и времени; причуда, судьба, сумасшествие или рок?

**

Хорошие читатели вырастают из несчастных детей…

Мне подумалось, что любая попытка анализа должна начинаться с детства – и стал припоминать что же помню оттуда. Меня немного удивило, что в моей памяти почти не осталось моментов счастья, или хотя бы довольства: лишь унижения, в основном – глядя из моего теперешнего опыта – мнимые; моменты, когда я сказал или сделал глупость, струсил, или повел себя неподобающим образом – или просто было не по себе. Вроде ушедшего от остановки автобуса – потому что я не ускорил шаг, полагая, что подойду вовремя, а водитель решил, что я иду мимо… Из всего лета мне запомнился лишь этот пригородный автобус – дело было на каком-то асфальтовом шоссе – я возвращался из библиотеки с книгами. Был виноват шофер, или я? Почувствовал ли я, что мне указывают, насколько я плохой и как недостоин, чтобы ради меня останавливали транспортное средство? Должен ли я был размахивать конечностями, кричать дурным голосом изо рта и всячески умолять шофера чтобы тот разрешил мне сесть? Мне трудно восстановить мои тогдашние эмоции – но от этого мелкого происшествия у меня явно осталось чувство обиды не то на враждебный мир, не то на себя, ничтожностью которого так откровенно и бессердечно пренебрегают.