Лариса Прокошина - Мотыльки, порхающие над пламенем

Предисловие

Эти рассказы о детях по воспоминаниям маленькой девочки от трёх до семи лет. В них нет никакой выдумки. Это только то, что она сама видела и испытала.

Мои герои жили в тылу и не видели ужасов войны. Они не были на оккупированной территории, не попадали под бомбёжки, не видели фашистов, поэтому я долго сомневалась, стоит ли рассказывать о том, что мне довелось видеть, когда я была совсем маленькой. Это, конечно, лишь крошечные штрихи, нанесенные рукой ребёнка, на картину жестокой войны. Но пусть это будет понято и не забыто.

Это о том, как мерзкие твари вдруг врывались в жизнь людей со всей своей неосознанной жестокостью тогда, когда людям было особенно трудно, а, именно, во время войны.

Это о ребенке, оказавшемся брошенным на произвол судьбы в зимнюю стужу в незнакомом городе.

Это о маленьком мальчике, которого родители, как ни старались, не смогли накормить досыта из-за сложившихся обстоятельств.

Это о подростке, оказавшемся никому не нужным.

Это о девочке, которая долго мечтала о кукле. И когда, наконец, она у неё появилась, держала её в своих руках всего каких-нибудь полчаса.

Это о немцах, которых эвакуировали из Калининградской области. Они оказались удивительным образом связанными с судьбой этой самой девочки, которая, будучи теперь женщиной преклонных лет, делится своими впечатлениями о тех далеких временах.

Незабываемое путешествие

Война застала нас с мамой на Русском острове. Мне было в то время всего шесть месяцев от роду. Нас эвакуировали в Омскую область. Но, как только война стала уходить дальше на запад, мама стала собираться к себе на родину, где нас ждали её родители и сестра. Поезд уносил нас всё ближе к маминой родине и всё дальше от моей. Моя прекрасная родина, где мне уже никогда не довелось побывать. Да и то сказать, меня там никто не ждал и не ждёт. Мой папа был призван в армию за два года до начала войны и оставался там вплоть до окончания войны с Японией. Он был артиллеристом.

Квартира, в которой я теперь оказалась, была крошечная. В комнате стояли по периметру впритык друг-другу две кровати, комод, сундук, этажерка с книгами, стол, стул и швейная машинка "Зингер", за которой с утра до вечера работал мой дедушка. Он был портным. В армию не был призван из-за зрения.

Кухня была ещё меньше. Кровать за печкой, которую топили углём. Одностворчатый шкаф у двери. У окна стояли стол, стул и рукомойник в углу. И никаких удобств. Но это был наш дом, а не общежитие, где мама жила на Русском острове и не хозяйский чужой дом в эвакуации. Городок тихий, но иногда сюда долетали вражеские бомбардировщики. Но нас в то время здесь не было. О былом напоминали черные шторы затемнения, которыми мы по привычке завешивали на ночь окна. Освещали по вечерам дом керосиновой лампой. Итак, обстановка в доме была очень скромной, если не сказать, убогой. Но одна вещь привлекала мое внимание и будила мое любопытство. На стене висела черная тарелка репродуктора. По тем временам это была невиданная роскошь. Во всяком случаи я не видела ее ни у кого из тех, кого знала. Не было ее у нас и тогда, когда мы переехали в Тулу, и тогда, когда жили в Калининградской области. А здесь, где я жила теперь, два репродуктора были на главных улицах города. Из них люди узнавали о положении на фронте. Откуда же у нас такая редкость?

Мне однажды рассказали, что какой-то высокопоставленный чиновник сделал дедушке срочный заказ. Дедушка был очень хорошим портным. Но выполнение такого заказа было делом очень рискованным. Дедушка никогда не делал ничего подобного. Его попросили сшить костюм, а на выполнение заказа было меньше суток. Дедушка сначала отказывался: без примерки! За сутки! Но его уговорили. Дедушка работал без отдыха с вечера до обеда следующего дня. И выполнил заказ!

Костюм очень понравился заказчику и он спросил дедушку: "Может быть у вас есть какое-нибудь желание? Я с удовольствием исполню его, если это будет в моих силах. "И дедушка пожелал, чтобы у него было своё радио. Через несколько дней его желание было исполнено, в нашу квартиру было проведено радио. И мне эта говорящая тарелка не давала покоя. И однажды, я набралась смелости и попросила дедушку:

– Дедушка, покажи мне человечков, которые живут там.

Я показала на черную тарелку. Мне не было в то время и трёх лет. Дедушка не сразу понял:

– Каких человечков?

– А вот тех, которые там поют и говорят. Они ведь очень маленькие. Я хочу на них посмотреть.

– Ты думаешь, что там живут человечки?

– Ну, да.

Нет там никаких человечков. Эти люди, которые с нами говорят, находятся далеко-далеко от нас. А как их голоса доходят до нас, я и сам ещё не очень хорошо понимаю. А ты об этом узнаешь, когда вырастешь, будешь учиться долго и упорно и тогда всё поймёшь. А сейчас не выдумай сама забраться в радио. Никого ты там не найдешь, только всё сломаешь. Поняла?

– Поняла, – сказала я, хотя ничего не поняла. Нет, поняла, что если попробую всё-таки посмотреть на человечков внутри этой загадочной тарелки, то меня за это сурово накажут.

Таким было моё знакомство с радио, которое долгие годы воспитывало меня, обучало, развлекало и служило связующим звеном с огромным миром.

Мне было года три, когда случилась эта история, жутко напугавшая меня. Путешествие, которое выходило далеко за рамки обыденного и потому запомнилось мне во всех подробностях.

Память ребёнка фотографична. Она откладывает в себе картинки и ощущения, но ребёнок часто не знает слов, которые их обозначают. Говорю это для того, чтобы читателя не смущал язык взрослого человека, описывающего теперь те картины и ощущения.

В то утро меня разбудили очень рано и полусонную куда-то повели. Как я потом узнала, в деревнях резали скот и можно было купить мясо намного дешевле.

Сначала мы ехали на грузовике. С нами были ещё люди, у которых была та же цель, что и у нас. Бабушка сидела прямо на полу грузовика, я у неё на ногах. Мама уцепилась за кабину и ехала стоя. Грунтовая дорога была вся в рытвинах и колдобинах. Нас немилосердно трясло.

– Бабушка, – спросила я, – а что у меня там, в животике? Там ничего не разорвется?

– Нет, не разорвется, – успокоила меня бабушка, – Дай, я тебя покрепче прижму к себе.

Но тут новая беда. Ветер каким-то образом умудрялся залетать в кузов и пронизывать насквозь. Дорога, казалось, не кончится никогда. А шофер, тем временем прибавлял скорость. Грузовик не был приспособлен для перевозки людей. Пассажиры, их было человек пятнадцать, сидели прямо на дощатом полу, держась за борта грузовика. Три человека стояли, держась за кабину. То, что происходило теперь, тряской назвать было нельзя. Людей то подбрасывало вверх, то ударяло об пол. Люди, которые стояли впереди, стали стучать по крыше кабины, требуя убавить скорость. Но шофёр, как с цепи сорвался, никого не слышал и продолжал прибавлять скорость, словно убегал от бомбежки. Людей кидало из стороны в сторону, они сталкивались, им грозило увечье. Они ругались последними словами. Вдруг машина остановилась. Ошарашенные садистской ездой, пассажиры не сразу поняли, что их мучениям пришёл конец.