Светлана Богдан - Когда бабочки были цветами

В квартире номер четырнадцать на третьем этаже микрорайона Западный у открытого окна с синими шторами сидела и скучала Анька Близнецова. В её маленькой комнате стоял старый, скрипучий диван, круглый деревянный стол с компьютером, стул и шкаф, в котором в беспорядке лежали Анькины вещи. На подоконнике стоял зелёный старый телефон. На стенах висели две полки с учебниками и тетрадями, покрытые небольшим слоем пыли до нового учебного года. Анька закончила десятый класс школы, и предстоящее лето она воспринимала, как последнее время беззаботности. Родители повторяли ей, что после одиннадцатого класса для неё начинается взрослая жизнь.

Косые солнечные лучи только на рассвете прикасались к стенам комнаты, которая в остальное время дня оставалась в тени. Анька наблюдала, как в парке лениво расхаживали пара старушек со своими кошками и собачками на поводках. Часто она поднимала глаза к небу, желая увидеть хоть-какой нибудь признак дождя, который бы освежил пыльный, городской воздух.

– Аня, закрой за мной дверь, – послышался из-за дверей голос матери.

– Ты куда?

– На базар съезжу. Лука надо купить.

– Подожди отца с работы. Вместе поехали бы.

– Как же, разбежался он! Жрать только любит, а по базару ходить нет. Ты не хочешь развеяться со мной?

– Нет, я звонка важного жду.

– От министра?

– От Наташки.

– Ну, правильно, мать только обстирывать вас и варить вам должна. Никакой помощи, – ворчала женщина, выходя за двери.

Любовь Петровна была женщиной нервного характера, но очень доброжелательного. Домашние не обращали внимания, когда она начинала ворчать. Для неё это было делом привычки, от которой она не отказалась бы, даже если бы все вокруг стали именно такими, как она того хотела.

Анька, молча, щелкнула замком двери и пошла в кухню проверить кастрюлю с котлетами. Но кастрюля была пуста. Отец Аньки Анатолий Лукьянович умял все котлеты с чаем рано утро, собираясь на работу. Анька со вздохом поставила кастрюлю в раковину и принялась её старательно мыть.

Родители Аньки оба работали инженерами на одном и том же машиностроительном заводе, только в разных отделах. По сути они никогда не разлучались и жизни друг без друга не представляли.

Анатолий Лукьянович был из бедной деревенской семьи из тринадцати человек. С малолетства ему твердила мать, что он должен хорошо закончить школу и выучиться в институте, что бы не крутить в совхозе коровам хвосты. Толик серьёзно воспринял наставление матери, и в шестнадцать лет с красным дипломом закончил школу. Поступил он на инженера без трудностей и на первой же лекции заприметил сероглазую однокурсницу Любу с маленьким аккуратным ротиком, который ему немедленно захотелось поцеловать. Люба была городской девчонкой с пепельными, кудрявыми волосами до плеч. Она следовала каждой букве комсомольских заветов, веря, что живёт в самой лучшей стране мира. Толя пытался было ухаживать за Любой, но безуспешно. Ей не нравились ни его глубоко посаженные чёрные глаза под густыми, «брежневскими» бровями, ни его большой нос, ни его замкнутость. Хотя в случае, если Любе нужна была помощь по какому-то предмету, Толя терпеливо ей объяснял все формулы и решал ей задачи. На последнем курсе Толя пригласил Любу посмотреть на завод, который уже пригласил его к себе работать по окончании института. Надев красные каски безопасности, они, как два туриста разгуливали по заводу, пока Толя не решил впечатлить даму сердца поездкой на лифте. Они начали подниматься всё выше и выше на открытом строительном лифте. И тут Толя решил, что пора расставить все точки в их дружеских отношениях.

«Любка, выходи за меня замуж! Если не выйдешь, ей Б огу, я сброшусь сейчас вниз. Нет, лучше я сброшу тебя вниз! Ну так выйдешь?» – твёрдым и громким голосом объявил он, остановив лифт на приличной высоте.

Любка, раскрыв рот, уставилась на Толю, а потом хрипловатым голосом переспросила: «Что ты сказал?»

Решительность Толи только усилилась: «Замуж тебя зову! Ты что оглохла? Замуж за меня выходи!»

Люба всегда считала Толю нерешительным тюфяком, который и мухи с собственного носа не прогонит, а будет ждать, пока та сама улетит. И вот тебе раз – он замуж ей предлагает.

– А ты что меня любишь? – спросила она.

– Люблю. Что я, по твоему, тебе курсовые за спасибо ночами писал?

– А ты не пьян, случайно?

– Любка, кончай от ответа увиливать! Я ведь не шучу. Да или нет?

– Ну ладно, выйду, – ответила она, поглядев с высоты вниз.

– Ты серьёзно?

– А ты серьёзно?

– Я очень серьёзно.

– Ну и я тоже.

– А ты не передумаешь?

– Это зависит от того, как вести себя будешь.

– Ну нет! Давай обещание святому Николаю, что выйдешь за меня.

– Какому ещё Николаю? Да ты что?

– Давай обещай. Сброшу вниз, Любка. Мне без тебя жизни нет всё равно. Повторяй. Обещаю тебе, святой Николай, что выйду замуж за Толю и не передумаю.

– Ну обещаю, обещаю. Хватит уже цирк устраивать. Что мы тут до ночи на высоте стоять будем? – рассердилась она.

Сердце у Толи бешено колотилось в груди. У него даже потемнело в глазах на минуту так, что он присел на корточки, ухватившись рукой за Любкину лодыжку.

Когда лифт опустился вниз, Любка спрыгнула и быстро, не оглядываясь, побежала прочь, швырнув каску на цементный пол. Толя смотрел как красиво развевался на бегу подол её розового платья.

– Ты чем это так девушку напугал? – спросил один рабочий, проходивший мимо.

– Замуж позвал.

– Это она так быстро побежала от тебя или собираться замуж за тебя?

– Пока не ясно, – нахмурил свои брови Толя, подбирая брошенную Любой каску.

– Ну, совет да любовь, – почесал нос рабочий и пошёл дальше.

Спустя десять минут, Любка залетела в коммунальную комнату с бешеными глазами, и принялась пить большими глотками воду из графина на столе. Её мать отвлеклась от чтения своего журнала «Здоровье» на диване «Зорька Ильича».

В комнате у стены стояла кровать Любы и тумбочка со светильником, а напротив диван. У большого, открытого окна расположился стол и шкаф рядом. Ветер колыхал белую тюль.

– Любонька, что стряслось? Да на тебе лица нет!

– Мама, ты представляешь, Близнецов меня замуж позвал!

– Ну позвал да и позвал.

– Меня комсомолку!

– Все комсомольцы должны строить крепкие советские семьи.

– Мама, да он же совсем мне не нравится!

– Не нравиться – откажи, и конец разговору.

– Я, мама, обещание святому дала, что выйду за него.

– Какому святому? – вытаращила глаза мать.

– Не помню. Ох! – Любка села на стул, прижав графин ко лбу.

Мать, молча, отложила в сторону журнал, затем достала из дивана маленький бутылёк спирта. Смешав спирт с водой, и разлив в две рюмочки, мать поставила стопку перед Любой.