Владимир Никулин - Всё возвращается

– Ты где вчера был?..

– Я… ну, мы… это… – стал тянуть резину Василий, пытаясь что-то придумать, чтобы не проколоться, потому что ещё не было конкретных сведений: что случилось и из-за чего.

– Когда фестиваль закончился? – требовательно спросила мать.

– Позавчера, – сказал он, усиленно работая мозгами.

– Где ты был со вчерашнего дня?

– Я, мам, сейчас всё объясню, – быстро нашёл вдруг хороший повод Василий. – Вчера после того, как всё закончилось, ты не представляешь, как мы все устали! Просто все сидели и не могли двигаться. И тут замминистра неожиданно всех пригласил на турбазу, сказав, что это «поощрение за наш доблестный труд». Мама, я тебе честно говорю, я был в таком состоянии, у меня просто голова не работала, поэтому я и не позвонил домой. Наташа у вас?

– Нет, она уехала к родителям. – Вздохнув, ответила мать.

– Ладно, мам, всё будет хорошо, ты не переживай, папе привет! Я всё решу. Мы на днях в отпуск на море поедем, так что, я думаю, всё утрясётся. Пока, я тебя целую, родная! – и он положил трубку.

– Ладно, – подумал вслух Василий. – Сегодня отдохнём в тишине и одиночестве, а завтра будем действовать. С утра поеду на работу, там, по-видимому, уже приказ готов на отпуск. Оформлю документы, и тогда поеду мириться. – Он решил разыграть обиженного человека, а там… он был уверен, что его Ната быстро отойдёт. Василий не знал, что, когда он был поглощён бурными страстями на даче, Наталья видела сон.

Зная, что фестиваль закрылся, Наташа прибралась в квартире, приготовила любимые Василием голубцы и стала с радостью ожидать. Но ни до полуночи, ни после муж не появился. Уложив дочку, донимавшую её вопросами «Когда придёт папа?», она бестолково металась по квартире, ждала хотя бы звонка. Но…

Уже перед рассветом, сидя в кресле и беззвучно плача, чтобы не разбудить дочь, она уснула. Отключилась внезапно. Реальность происходящего не вызывала сомнений. Она шла по цветущему полю. До самого горизонта простиралось золотое поле. Цветущая сурепка волнами колыхалась от невидимого ветерка. Вокруг было так хорошо и красиво, но на душе у неё таилась какая-то непонятная тревога. Вот она почувствовала некий дискомфорт и, оглянувшись, увидела, что за ней следом идёт лошадь непонятной масти, но тёмная и задирающая верхнюю губу, обнажая жёлтые зубы.

Ей стало страшно, и она пошла быстрее, ища, где бы спрятаться. Лошадь не отставала. Тогда Наташа побежала, но густая трава как путы сковывала ноги, и, быстро устав, она опять перешла на быстрый шаг. Боясь оглянуться, она чувствовала, что лошадь уже буквально тычет своей мордой ей в спину. Вот она уже стала покусывать ей плечи, а из пасти дохнуло неимоверной вонью. Наташа вздрогнула, и, задохнувшись от смрада, проснулась. Сердце её колотилось, а сама она всхлипывала и дрожала.

В тревоге она встала, прошла на кухню, сполоснув лицо под краном, заварила кофе. Немного успокоившись, Наталья посмотрела на часы, они показывали семь утра. Умывшись и приведя себя в порядок, она стала будить дочь. Покормив её и наскоро собравшись, она, взяв дочь за руку, поехала к своим родителям.

Антонина, устроившись в пустом купе, села возле окна и, подперев рукой подбородок, стала смотреть в окно. За стеклом мелькали столбы, перелески, ритмично стучали колёса на стыках, и время от времени паровоз издавал свисток. Мысли, до этого беспорядочно путавшиеся, стали роиться и как законченные предложения, складываться в готовый ответ. Они, как строчки у профессиональной швеи, выходили ровными и правильными, и плотными рядами появлялись из-под стрекочущей иглы.

«Пусть, что хотят, то и думают, вон девчонки все обзавидовались». Конечно, такой мужчина, и не им стал знаки внимания оказывать, а ей. Она даже и не думала об этом, и уж тем более ни на что не надеялась. Куда ей, простой девушке из бедной семьи, где одна мать на ферме в колхозе горбатится, а кроме неё, дома ещё трое ртов. Как мать надеялась, что после школы Тоня пойдёт работать и хоть немного станет легче. Но она упёрлась и, уехав в город, неожиданно легко поступила в институт, мечтая стать врачом. Она, за весь год, что провела в городе, ни разу не съездила в деревню, чтобы не создавать неудобства. Ведь мать есть мать, начнёт собирать гостинцы, а Тоня не хотела отрывать и без того крохотные припасы у семьи. Вместо этого она на каникулах пошла в больницу поработать санитаркой. А тут её, как самую прилежную и достойную, включили в состав группы и направили в столицу в качестве помощников при проведении Всемирного фестиваля. Это было просто чудо какое-то для простой девушки из деревни: на целых две недели оказаться в Москве. И в первый же день встретить такого мужчину. И пусть он не напишет, и уж тем более никогда не приедет, как обещал, пока они добирались с дачи на вокзал. Он останется у неё в сердце как самый первый её мужчина, и пусть он не любит её, но с ним она познала настоящее взрослое чувство. Она выучится, и станет известной, и тогда он узнает о ней. – Мечты унесли её куда-то в неведомую даль будущего. Вот она известный врач, учёный, и неожиданно к ней в больницу привозят Его. Он без сознания. У него аппендицит… нет, какой аппендицит? Он же без сознания. Лучше пусть будет сердечный приступ. Когда он приходит в себя, то узнаёт, кто его спаситель. Она приходит в его палату, он падает на колени и…». Что-то щёлкнуло. Тоня очнулась от мечтаний и, повернув голову, увидела в открытых дверях купе девушку с подносом.

– Вот ваш чай, – сказала та вежливо и улыбнулась.

– Но-о… я не просила. – Засуетилась, соскочив с полки, Тоня. – Сколько я вам должна?

– Это вам от начальника поезда, – поставив поднос на столик и уходя, сказала проводница.

На подносе стоял фарфоровый чайничек, стакан в серебряном подстаканнике и два блюдца. На одном лежало печенье и карамель, а на другом – яблоки. Взяв с блюдца конфетку, Тоня развернула обёртку и бросила карамельку в рот. Потом налила в стакан чаю, села и, отхлебнув, снова задумалась.

«Василий, в общем-то, неплохой мужчина… жаль только, что женат. Но он обещал написать. Вон сколько всего купил, одно платье крепдешиновое сколько стоит, а туфли – это вообще какое-то сновидение. Чёрный лакированный носок, кожаный ремешок, а на ноге сидят, будто она родилась в них. Если бы я была ему безразлична, разве потратил бы он столько денег на меня, – наивно думала простушка, не сталкивавшаяся ещё в своей жизни с подобным. – Вон как беспокоился, на поезд посадил и потом денег же дал. Она, правда отказывалась, но Василий свернул купюры и затолкал на дно чемодана в газету, купленную в попавшемся на пути киоске. „Вот, почитаешь, – сказал он, – тут репортаж о фестивале. Только деньги не вырони“».

Попив чаю, Тоня легла на нижнюю полку, и через некоторое время мерный перестук колёс и плавное колыхание вагона сделали своё дело – она уснула.