Владимир Никулин - Всё возвращается

– Вот ещё! – возмущённо крикнула сверху Пермякова. – Я что вам, балаболка какая?!

– Хорошо, Мария, – сказал секретарь, – всё по порядку. Затем мы должны обязательно заслушать руководителя группы товарища Антонова, у него, как я понимаю, уже готовый отчёт о поездке? – Крюков наклонил голову и посмотрел на Антонова, тот кивнул. Подождав, пока в аудитории снова наступит тишина, секретарь продолжил. – Хочу обратить внимание всех вот ещё на какое обстоятельство, – и он, снова поднеся листок к лицу, начал читать, – «…Прохорова Антонина Геннадьевна после окончания фестиваля не поехала с группой назад, а осталась в Москве, непонятно с какими намерениями и целями. А также прошу взыскать с комсомолки Прохоровой народные деньги, потраченные на билет и, возможно, другие её тайные расходы». – Вот, вкратце, смысл заявления, а теперь давайте заслушаем саму заявительницу. Прошу! – сказал Крюков и сел.

Сверху раздался крик:

– Я всё изложила в своём заявлении!

– Так, – поднялся Петрухин. – Тебе что, повторять надо? Расскажи хотя бы вкратце суть твоей претензии.

– Давай, чего темнишь, признавайся, что там было?! – Крикнул от дверей парень с ёжиком на голове.

Рядом стоящий громко сказал:

– Поди, не поделили кавалера. Давай признавайся!

– Мне не в чем признаваться, пусть лучше эта особа встанет и расскажет нам, как она докатилась до такого состояния! – Опять крикнула сверху Пермякова. – Она там хорошо пофестивалила! – В аудитории раздался хохот, свист, кто-то захлопал в ладоши.

– Тихо! – громко сказал Петрухин. – Не превращайте собрание в балаган! А у вас, товарищи комсомольцы, будет возможность выступить в прениях и высказать своё мнение. Итак?! Пермякова, мы все слушаем тебя. У тебя есть что сказать по существу? Или ты только кричать можешь?

– Ты чего привязался ко мне, я всё написала! – начала выкручиваться она. Ей не хотелось озвучивать то, что так легко писалось на бумаге.

– В общем, понятно, – поднялся со своего места Крюков. – На бумаге писать одно, а в глаза сказать – другое. Давайте заслушаем руководителя группы товарища Антонова. Затем саму виновницу этой истории. Пожалуйста, – и секретарь сел.

Олег Антонов, белобрысый студент последнего курса, был отличником и активистом, но как руководитель чего-либо, он был никакой. Его не слушались даже первокурсники, не говоря уже о своих сверстниках. Горе-руководитель встал и стал мямлить:

– Наша группа была отправлена в столицу нашей Родины Москву с важной и ответственной миссией. – Несколько минут он гундел какие-то общие фразы и лозунги.

Терпение у всех давно кончилось и кто-то не выдержав, крикнул:

– Андрюха, клизму тебе в ухо! Ты, как Сусанин, куда-то всех в дебри увёл. Давай рассказывай, виновата Прохорова или нет?! Только без своих этих…

Антонов смутился. Бледное его лицо стала заливать красная краска.

– Я, товарищи, – заикаясь, начал он.

– Ну, всё понятно! Они, похоже, все одной верёвочкой связаны! – раздался опять чей-то голос.

– Да я ведь как будущий специалист понимаю, что в таких случаях надо предохраняться… но… я не подумал об этом напомнить комсомолке Прохоровой…

Последние его слова потонули в хохоте и весёлых криках. Кричали:

– Андрюха! Надо было каждое утро инструктаж проводить и обязательно с наглядными примерами! Ха-ха-ха…

Веселье достигло апогея. Лучше ничего нельзя было придумать развалить серьёзное собрание – это дать слово человеку, не способному правильно излагать свои мысли.

Но тут вдруг резко встала Тонина подруга Раиса и, смело обращаясь ко всем, начала:

– Я как посмотрю, вы все, наверно, тут ангелы собрались? Накинулись они на беззащитную девушку. А где были вы все? Посмотри на неё, – Раиса поглядела гневно туда, где в окружении кавалеров сидела красавица Пермякова. – Написала пасквиль. Пофестивалила! Если вы все были рядом, видели, что происходит, и не остановили её – значит, вы все молчаливые соучастники! Вы же комсомольцы, товарищи её? Почему не собрались и не указали ей на её, по вашему мнению, недостойное поведение? Почему ты, – она обратилась к Антонову, – не призвал её к порядку? Не объяснил ей, что своими действиями она порочит звание комсомольца и бросает тень на всех? Может, своевременное участие коллектива предотвратило бы дальнейшее развитие этой истории. Но вы все смотрели на это сквозь пальцы, а многие с интересом, завистью. И с удовольствием перемывали косточки, целыми днями обсуждая интересную историю. Может, я не права? – она обратилась ко всем.

Аудитория затаила дыхание. Тоня сидела с опущенной головой. От стыда она не знала, куда деваться.

– И в конце своей речи, я хочу обратиться ко всем, – воодушевлённо продолжила она. – Принимая сегодня решение, покопайтесь в тайных уголках своей души. Вспомните, нет ли у вас каких-нибудь тёмных делишек, которые могут внезапно всплыть на всеобщее обозрение. И потом вы будете сидеть так же и под всеобщее улюлюканье испытывать унижение. Да, она оступилась, по неопытности с кем не бывает, а мы сейчас готовы растоптать и без того страдающую девушку. Прошу заметить, нашего товарища, комсомольца! Она ничего не украла, не предала Родину, а всего-навсего оказалась не способна разглядеть настоящие чувства. А вам не кажется, что это мужчина воспользовался наивностью провинциальной девушки и смог задурить ей голову?! Может, на нём и должна лежать вся ответственность за это подлое дело?! Ведь он как руководитель обязан был держать дистанцию со своими подчинёнными и, уж тем более, студентами! У меня всё! – и она резко села, взяв Тоню за руку.

В зале раздались аплодисменты.

После такого эмоционального выступления подруги Тоня робко взглянула на сидевших в президиуме. Все хмурились, создавая вид озабоченных происшествием. Один только Крюков внимательно и, казалось, с интересом смотрит на неё.

– В выступлении комсомолки… – он запнулся и поглядел на секретаря факультета.

– Драчёва Раиса! – подсказал Петрухин.

– В выступлении комсомолки Раисы Драчёвой были поставлены правильные вопросы. «Где был руководитель?» Явно он самоустранился. «Где были товарищи?» Вот и весь сказ. Поэтому и стало возможным случиться такой истории, когда в коллективе процветает индивидуализм, и на проблему, возникшую у товарища, не обращают внимания, а то и вовсе – начинают издеваться. Я думаю, что это всем нам урок на будущее. И от того, какие выводы сделаем для себя, так по жизни и пойдём с вами. Я предлагаю выслушать саму Прохорову Антонину, а затем перейдём к следующим пунктам. Пожалуйста, – секретарь снова поглядел на Тоню.

Она встала. Лицо её было белым, словно она густым слоем намазала его цинковой мазью, даже местами отливало синим. В широко открытых глазах стояли слёзы. Она ничего не видела. Вдруг она пошатнулась и, грузно сев, разрыдалась. Потоки слёз из её глаз текли так, будто там открыли невидимый кран. Подруга достала из сумочки платок и стала вытирать Тоне мокрое лицо. А Антонов, чувствуя свою вину, быстро встал из-за стола, налил из графина полный стакан воды и, подойдя, поставил его перед Тоней. В зале началось движение, разговоры. Кто-то громко сказал: