Алла Смолина - Веруня и схематоз. Кто угробит лохотрон: местная версия

«По сути, прямого развода в чистом виде нет. Т.е. им нужно, чтобы о них больше людей знало. Потому как даже если вы никогда не видели лимон, на табличке написать – он кислый, все равно толпа придет и попробует – т.к. она не верит».

«Есть четкая инструкция, как отказаться от чемодана, она тут есть, в БлогоВале. Может, её в топ? А пиар не пускать! Вы внимательно прочитали текст? Я вот что-то не нашел там, насколько кинули автора по деньгам. Есть какие-то пресловутые договоры, вокруг да около. Вежливые и занятые юристы, да вообще все шоколадно.

Т.е. вас кинут и вот все так хорошо, ходим, вздыхаем, но ведь ничего страшного!»

Яна Марова:

«А что касается журналистов, то некоторые глянцевые и не очень издания (не будем показывать пальцем) публикуют рекламу этого „Дешели“. Коллеги, деньги не пахнут, но так недолго и до объявлений о досуге докатиться».

Неизвестный:

«Коллега с работы рассказывала, что случайно разговорилась с женщиной на Новгородской, та искала адрес этой desheli. Коллега битых полчаса объясняла этой женщине, что это не только „развод“ на деньги, но еще и возможный вред ее здоровью. Нет, та все равно как загипнотизированная пошла туда на презентацию».

Павел Шабунин:

«Ждем-с… Когда кинут кого-нибудь из родственников слабовиков, прокураторов или белодомовцев. Тут и случится чудо прозрения! И откроют сонные вежды менты, и возопят: «Наших дурят!»

Веруня с интересом к комментам, и делает заметки :

– Шабунин причислил меня к белодомовцам. Видел меня с Колейко?

– Пиар? Я пиарю «дешели»?

– «Уважаемые журналисты». Это не ко мне, слава богу. Уважают себя.

– По поводу социальной психологии – менталитета: «Виноват не тот, кто расставил ловушку и заманил /залучил в нее, а тот, кто попал». Не ново!

– «Без лоха жизнь плоха!» – оскорбимся. А как же!

– Яна Марова дала ссылку на инструкцию, как вернуть товар «взад» с наименьшими потерями. Учтем, но не оскорбимся: «БлогоВал» еще понадобится.

– «Не боишься, что пошла против монстра экономики?» Это мне Наташа С. в личку. Считается, что «дешели» – монстр? Думай!

2

В «Жасмине» – паника. Прокрутили опять видеозапись процедуры с Поляшовой.

Вызвали опять Чугромину.

Та явилась, уставилась черными зенками. Хотелось клевать, хотелось вообще заклевать дуру.

– Почему Поляшовой не два набора? Почему не спросила про наличку?

Она понимала, что каждое слово рябючьего крика – штраф. Каждое слово рябючьего крика – минус, и минус, и еще минус от премиальных.

– Может, пожалела? Может, в богаделку работать пойдешь?

Чугромина, как тонущий, барахтается, то уходит в себя, то выходит на поверхность. Будто захлебывается. Но ведь кто и сколь не ори, она здесь к месту. Она будто рождена для этого места. Для этих коридоров, этой лестницы, плакатиков, диванов из белого кожзама, кейсов с косметикой, премиальных. И все, не только она, это чувствуют и понимают. И Рябюк понимает. Но набирает и набирает штрафных слов – минусует, минусует.

Она, опять вынырнув, выдыхает, что узнала в клиентке свою учительницу.

Рябюк опешил.

– Да, английский у нас вела, в пятом классе… Недолго вела, быстро ушла. Поскандалила, что ли, с директором.

– И ты узнала? – так Рябюк.

– Так ведь отчество… Кронидовна.

Чугромина сделала плавательное движение – брасс – будто пробиться сквозь толщу времени к себе – Свете Смородиной. Девочка Света, одиннадцати лет, черносмородинные глаза, табунок мальчишек за ними. Свою тогдашнюю легкость она помнит: как бегали по коридорам пустой школы (учились во вторую смену), спортзал – в подвале… Школьная форма короткая, коленки, бежишь, сломя голову… Англичанка пришла в середине года и недолго работала. Не коснулась Светы никак – мутнела сейчас за толщей времени. А в школе Свете было хорошо – это тоже было ее место. Школа – ее место, и «Жасмин» – ее место.

Она помнила, как вынеслась тогда прямо на Веру эту Кронидовну – прямо как щенок под колеса. (А Веруне показалось, будто пристяжная, которой под хвост хлестнули шлеей, – лицо на правый бок). Вытирая рот после обеденного перерыва (принесла из дому салат).

Рябюк смотрит с пониманием: подписать на кредит свою учительницу – это заслуживает. Но если бы сумма в два раза выше (два кейса) да за наличку, то эта Поляшова не развонялась бы сейчас по всему интернету, а сидела бы у них в очереди на расторжение.

– Деньги в кассу вернула? – спросил он вдруг.

– Ка.. Какие деньги?

– Чаевые.

– А мы с вашей Настей тортик… на чаевые. Не рассказала она?

Чугромина бросила косой смешливый взгляд, с намеком упоминая Настю. За Настю, за то, что она с ней возилась эти два дня, он, заботливый папаша, должен бы приплатить, а не лишать премиальных.

– Она, может, догадалась, что не косметолог я…

– Догадалась бы, не подписывала бы кредит, – отрубил Рябюк. – Звони!

– Кому?

– Поляшову набирай!

3

– Как и обещала, Верочка, звоню. Как прошла ваша процедура?

А «Верочка» у кассы в продуктовом – не до острословия.

– Никак. Будто не знаете?

– Что я должна знать?

Веруне слышно суфлера – вероятно, Павел висит, как нечистый, над душой у Чугроминой.

Пришла смс: «Вера Кронидовна, дарим вам золотую дисконтную карту. С правом в течение двадцати четырех месяцев бесплатно каждый месяц делать стрижку, укладку и маникюр».

И Веруня ее, смс, скрупулезно в комменты к своему посту с добавкой: «4-й день, как я вляпалась. И „жасмин-дешели“, добрый семицветик, предлагает подарки».

Хотелось ей, чтоб поняли блоговские «хомячки», «уважаемые журналисты», что она – не обычная лохушка: вот ведь и в «ДеШели» это уже поняли.

Колейко, встреченная на перекрестке: для себя подделать закон – это одно. Но для лохов? Не смеши мои коленки!

4

Вадику было двенадцать, когда в деревне умерла бабушка Шура, – не родная, а жена двоюродного деда. Дом, постройки, землю, корову, пчельник и медогонку захватили Седелкины, которые тоже не ближняя бабушке Шуре родня, но из этой же деревни и по силе ни в какое сравнение с матерью Вадика. И остались Вадик с матерью без ничего, и даже на каникулы не съездить. И долго саднило, не заживало. Только когда сын того Седелкина приехал в В. и попросился к Вадику на работу, а Вадик его не принял, он почувствовал, что отомстил: никому теперь не нужна деревня, а всем теперь нужна работа в городе и нужно жилье в городе. Но зеленое эмалированное ведро бабушки Шуры, полное меда, хранилось в памяти. Может, еще и потому, что Ульяна – жена – была медовая груша.

Узнав, что и Ульяна лоханулась на кредит, Вадик затолкал ее в машину и помчал в «ДеШели».

Вадик уверен, что любой мужик, только взглянув на его жену, зауважает и его. Ульяна стоит дороже, чем его ЧП по дверям и окнам: ЧП много, а такая Ульяна одна.