Александр Волков - Заметки на собственной шкуре

– Толя, тебе же завтра за баранку. Болеть ведь будешь.

– Клауська! – Бил себя в грудь отец. – Да чтобы я когда болел? Да никогда в жизни!

Я мамку успокаивал. Мать уходила. Отец доставал откуда-то из буфетных закромов заначенную бутылку самогонки. Разливал по стаканам. Затем прятал бутылку с глаз долой. Выпивали. Крик от этого тише не становился, а наоборот. Вслед за Высоцким шла тема про Сталина. Тут начиналось вообще невообразимое! Перестройка!.. Горбачев!.. Солженицын!.. Мамка опять прилетала.

– Ну Толя, ты же обещал.

– Клауська! Да чтобы я? Да никогда в жизни!

Она опять уходила. Мы снова втихаря разливали. Гласность!.. Госприемка!.. Ускорение!.. Мать опять прилетала.

– Клауська!.. Да никогда в жизни!..

Она уходила. Мы опять. Она опять. В итоге часа в три ночи мамка разгоняла нас ковшиком. Боже мой! Как вчера!..

Идет время. Семь лет, как нет отца рядом с нами. Но мне иной раз чудится, что звучит за окном знакомый рокот двигателя. Скрип тормозов. Глохнет мотор. Тишина. Хлопок дверцей кабины. Гулкие шаги в подъезде. Знакомый до боли в сердце стук в дверь. Тук-тук. Тук. Тук.

И родной голос: «Это я тут. Ехал мимо. Десять минут свободных выпало. Дай, думаю, заскочу. Сашка, поставь чайник, пока я руки мою. И включи „Маяк“. Как там мой ЦСКА вчера сыграл?»

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь…

Сан Сергеич, конечно, прав, но…

Учились ведь!

Хоть и как-нибудь…

Когда-то в добрые советские времена в журнале «Крокодил» была любимая всеми нами рубрика «Нарочно не придумаешь». Я к чему? А к тому, что мой рассказ можно смело включить в эту рубрику. И вообще, это даже не рассказ, а некое откровение. Или очередная попытка посмеяться над собой. В назидание другим. Речь пойдет о ситуции, которая была в жизни у каждого из нас. У одних это было тихо-скромно, как само собой разумеющееся. У других это было болезненно. А у меня всё не как у людей. Итак, по порядку.

У меня растут года, будет мне семнадцать. Кто из нас не учил эти стихи? Помню, в первом классе мы инсценировали это стихотворение. Режиссура была незамысловатая: каждый ученик читал про ту профессию, которую он представлял. Своего рода это была презентация. Нарядили нас соответственно профессии. Колька Куприн был столяр. Он стоял в фартуке и с настоящим рубанком. А Наташка Усова была доктором в белом халатике и колпаке с красным крестиком на лбу. В руках огромный такой градусник. А я… Вот с этого всё и началось. Я был очкарик. Долговязый не по годам. «Анжинер» – ни дать ни взять!.. В черном костюмчике и в маленьком галстучке. Помню, как мамка мне его примеряла, когда шила. Но это была постановка, а в жизни… Кто из нас не мечтал о том, кем он станет, когда вырастет? Вот и я. Все пацаны вокруг мечтали стать солдатами, космонавтами или, на худой конец, шоферами, а я.. А я… Никому я не говорил, кем я мечтаю стать в будущем. Никому! Мне было стыдно. Стыдно! Потому что я мечтал стать артистом, сколько себя помню. Вот такие были времена. Шахтер, летчик, тракторист – пожалуйста! А быть артистом считалось неприличным. И если другие мечтатели, особо не заморачиваясь и не рассуждая, играли в войну или в машинки, то я шел к своей мечте целенаправленно.

Мои родители, как и многие тогда, увлекались грампластинками. У нас была полная этажерка этих черных, тогда еще костяных даже, пластов. С них пели Шульженко и Мондрус, Магомаев и Горовец, Кобзон и Ухнарев, Ободзинский и Рашид Бейбутов. Но я, когда оставался в доме один, включал радиолу. Включал ее на малый звук, чтобы не слышали за стеной соседи по бараку: я же никому не говорил о своей мечте. И наступало волшебство. И я, затаив дыхание, слушал Аркадия Райкина, Тарапуньку и Штепселя, Мирова и Новицкого, Рудакова и Нечаева, Миронову и Менакера. Это был мой мир. Я погружался в него с головой.

Зима. Мне в школу во вторую смену. Уроки сделаны еще с вечера. За окном еще даже не рассвело. А у меня в гостях такие люди! Стоит ли говорить, что я знал наизусть всё, что было на наших пластинках. Я воспроизводил по памяти все их скетчи и монологи со всеми их паузами и интонациями. Я знал всё! Весь репертуар, что был записан на этих пластинках. Но никому-никому никогда-никогда я не признавался в своей мечте. Ни-ко-му!

В пятом классе у нас в школе стали проводить кавээны. Тогда в Сибири по ночам транслировали по телевизору эту передачу, ведущими которой были молоденькие Светлана Жильцова и Александр Масляков. Трансляции шли в прямом эфире до двух часов ночи, и мои родители позволяли мне всё это смотреть. «Смотри, Сашка, – предупреждал отец, – до первой тройки!» И я ради Юлия Гусмана и Ярослава Голованова готов был учиться хоть на шестерки. И вот тут уже я был заводилой, лидером и автором всей этой школьной кавээновской камарильи. Но всё равно о своей мечте я никому не говорил.

Учителя шустрого, способного мальчишку приметили, конечно, и нагружали меня в самодеятельности по полной программе. И однажды проявилась во мне, как я сейчас понимаю, звездная болезнь. Да-да! А иначе как понимать тот фортель, что я выкинул в шестом классе? Поручили мне на городском школьном смотре самодеятельности прочитать стихи о Ленине. Со мной занималась учительница литературы. Показывала, подсказывала, где какую руку мне поднять, где опустить. Всё как у больших. И вот – смотр! Городской Дом культуры! Согнали в этот день все школы города. Народу – тьма. Учителя устали-охрипли нас собирать-вылавливать по углам-закоулкам огромнейшего здания. А в это время в зрительном зале одна школа про Ленина поет-говорит-пляшет, другая, третья… Подошла наша очередь. И картина еще та! Спел хор. Ведущий торжественно обьявляет: «Стихотворение „Портрет Ленина“ исполняет…» Выхожу я. Полный зал народу. И я должен был начать: «Есть портрет в колхозной хате скромной». Но я посчитал, что стихи эти, как бы сказать, неинтересны они зрителю. Полдня уже идет эта серая тягомотина. Скучно. Устал народ. А вот это подойдет. Сам для себя я так решил.

Поменял я самовольно номер в программе в последний момент. Такое даже представить страшно! Шестиклассник в пионерском галстуке выдал зрителям и комиссии гороно в первом ряду на школьном смотре, посвященном столетию В. И. Ленина – внимание! – лекцию о вреде самогона Аркадия Райкина. Не вру! На школьном смотре. К столетию Ленина. Как гороновскую комиссию не хватил удар, я до сих пор не понимаю. Стоит пацан в пионерском галстуке, иображает пьяного дяденьку-лектора, который читает лекцию про самогонку полному залу пионеров. Такое тогда даже по телевизору не показывали, а тут я стою, тарахчу. А они… А что они могут поделать? Не за ноги же меня со сцены тащить? А номер идет минут десять. Целых десять бесконечных минут вселенского ужаса! Какое столетие вождя к чертям? Армагеддон! Ученики ржут. Учителя хватаются за голову и за сердце. А я… Звездный час у меня! Минута славы! Мамку вызвали в школу. Батя даже наказывать меня не стал. Пошугал, конечно: «Дундук ты, Сашка! Ох и дундук!» А вечером слышу – ржут на кухне с мамкой. С этого момента я вообще даже думать про артиста перестал.