Мирослав Бакулин - Легко ли быть духовным отцом

– Да, я несчастен, а что мне делать?

– Отбросьте свой ум, скажите ему: «Уйди, ты заслоняешь мне Солнце. Ты надоел мне со своими умствованиями, со своими комплексами, самокопанием, ты достал меня, я хочу быть счастливым». И как только этот внутренний «друг» будет доставать вас, скажите ему твердо: «Отстань».

Профессор не поверил.

Отец Фома очень уставал от приходских старушек, которые постоянно жевали воск, ладан, березовые листочки на Троицу, еловые ветки на Рождество. И они бесконечно о чем-то говорили. И до службы, и во время службы, и после службы. А ругаться и «гонять паству» отец Фома не очень любил. Как-то однажды, идя из своего домика в храм, он услышал, как три старушки громко обсуждали, как в микроволновке печь паспорта, на какой температуре и какое время, «чтобы из космоса не следили». Отец Фома не стал входить в храм, вернулся к своему домику, обошел его три раза и только после этого вернулся в храм, пройдя мимо старушек, заинтригованных таким его поведением. Когда кто-то после службы его спросил, почему он так поступил, он отвечал: «Мое сердце было отвлечено разговорами старушек: я прогулялся, чтобы очиститься и уже в безмолвии сердца войти в храм. Духовник в юности советовал мне в таком случае строго посмотреть на болтушек, хлопнуть себя рукой по ноге и строго сказать: „У-у, бабы!“ Но у меня не получается».

Отец Фома просил прихожан:

– Не спрашивайте у меня совета по радикальным вопросам, которые вы можете решить с Богом только сами. Я могу все испортить. Вот, например, у нас был сторож. Однажды постом он купил себе салат из морской капусты, а в нем были креветки. Он не знал, что у него на креветки сильнейшая аллергия. А я, как назло, зашел к нему в шахматы поиграть. И у него на моих глазах начался отек Квинке. Это такая неприятная аллергическая реакция, от которой тело покрывается волдырями, словно вас покусали пчелы, но главное, опухает лицо и гортань, отчего можно задохнуться и умереть. Протекает все это очень быстро. Слава Богу, я немного знаю медицину, поэтому сбегал до аптечки и поставил ему антигистаминные препараты. Он уснул. Но я все равно боялся, что он задохнется. Тогда, если отек в глотке не даст ему дышать, я решился делать трахеотомию, точнее сказать, коникотомию, то есть я проделаю дыру у него в горле, чтобы он через нее дышал. Обычно используют нож и носик от фарфорового чайника, но я в тот момент нашел в сторожке только острый карандаш и плотную пластиковую обмотку от толстого провода, чтобы использовать ее вместо трубки. Сижу и всматриваюсь в опухшего, как Вий, сторожа. Смотрю, не задыхается ли он во сне. Через час приехала скорая. Спросили, какие препараты кололи. Поставили еще два укола, поблагодарили. А потом доктор спросил:

– А зачем вы с карандашом и трубочкой возле него сидели?

– Если бы стал задыхаться, я бы ему коникотомию сделал.

– Карандашом?

– Так все равно умирать… А так бы поборолись…

– Вы сумасшедший! Все могло бы случиться: от эмболии до пневмоторакса. Он бы просто умер!

Извинился я перед доктором. Поэтому не заставляйте меня решать ваши проблемы. Из-за своего характера я могу воткнуть в вас карандаш.

Многие прихожане роптали на отца Фому за его веселый нрав. Он же имел говорить им:

– Вы меня не за того принимаете. Как-то владыка отправил меня к одному начальнику, а я так испугался мраморного и золотого великолепия, что битый час разъяснял свой вопрос солидному господину за большим столом. А потом он разулыбался и объяснил, что он только секретарь, и подвел меня к двери самого начальника. А там, за дверью, был еще больший кабинет, сверкавший великолепием, за громадным столом сидел настоящий начальник – маленький солидный человек, который пил кофе из позолоченной маленькой чашечки и курил сигарету. От неожиданности я выпалил по монастырской привычке молитву на вход в любое помещение: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя, грешнаго!» Начальник от неожиданности выронил сигарету изо рта, и она упала прямо в кофе. Он с тоской посмотрел на сигарету, потом на меня и тоскливо спросил: «Вам чего?» Я протянул бумагу: «Да вот, подписать». И он быстро подписал, только чтобы я поскорее убрался. Как я начальника с секретарем перепутал, так же и вы меня со Христом путаете. Ведь и апостол говорит: «Мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса, Господа» (2 Кор. 4: 5).

Сегодня отец Фома сказал за литургией:

– Дорогие мои, мы сегодня празднуем Вход Господень в Иерусалим. Это – праздник недоумения. Те люди, которые сегодня кричат Христу «Осанна!», через несколько дней станут кричать: «Распни!»

Недавно я был в гостях на домашнем концерте. К моим знакомым приехала известная пианистка, и она играла чудесную музыку, которая рождала у слушателей ощущение, что внезапно расцвел сад, от которого идет весеннее благоухание цветов.

В углу комнаты сидел подросток – сын хозяйки. Он слушал музыку в плеере через наушники и был поглощен звуками, которые слышал только он.

Мать растерянно спросила его:

– Разве ты не понимаешь, чего ты себя лишаешь? У нас звучит прекрасная музыка, а ты даже этого не замечаешь.

Мальчик несколько секунд послушал звучащее фортепиано и сказал:

– Это никуда не годная лажа.

И снова надел наушники. Мать попыталась еще раз его образумить:

– То, что ты сейчас слушаешь в своем плеере, будет забыто через несколько дней. А то, что звучит в нашем доме, будет жить в веках. Люди наслаждаются этой музыкой не одно столетие.

– Я рад за этих людей, – ответил мальчик, – но мне это абсолютно неинтересно.

Вот примерно об этом сегодняшний праздник. И пожалуйста, не пораньте вашими вербами соседей. Аминь.

Отец Фома имел обыкновение сокрушаться после исповеди:

– Сегодня день воспоминаний. Пришла одна дама лет шестидесяти пяти. И говорит: «У меня, батюшка, только один грех. Я в четырнадцать лет обманула своего брата». – «А что вы делали остальную жизнь?» – «Вела себя прилично».

Потом пришла другая дама и очень плакала о каком-то страшном согрешении. Я стоял рядом, ждал. Наконец она успокоилась. Выяснилось, что в молодости она не причастилась на следующий день после крещения. И снова в слезы. Я ей посоветовал сделать сто земных поклонов, чтобы этот «грех» был прощен. Сегодня пришла на службу на полусогнутых. Зато спокойная, примирилась с собою.

А днем я исповедовал весьма угрюмого старичка на дому. Лежит старичок на смертном одре весьма подавленный и печальный. Когда я спросил его, в чем причина его горя, он ответил, что когда-то в детстве играл с друзьями на перекрестке дорог на краю деревни. Там стоял указательный столб, плохо закрепленный на своем фундаменте. Ради шутки они повернули его указатели в другое направление. И старик сказал: «Я не могу отделаться от мысли, сколько людей пошло по ложному пути из-за того, что мы тогда сделали».