Мирослав Бакулин - Легко ли быть духовным отцом

– А вы, батюшка, в юности не ходили на танцульки?

– Ходил, но только чтобы посмотреть. Все это такой примитив – «однообразие и безумие», как в мире птиц.

– Ну вот вы же слушаете птичек и наслаждаетесь.

– Это все веселее, чем завывание отца Ферапонта на клиросе.

Батюшка помолчал, потом, почему-то улыбаясь, сказал:

– Я не вполне уверен в том, что ангелы, намереваясь воздать хвалу Господу, играют именно Баха, но я вполне уверен, что друг для друга они играют Моцарта, и Господь радуется, слушая их.

Приехал к батюшке юноша высокий с бледным прыщеватым лицом.

– Невесту, – говорит, – отец Фома, вымолите мне.

– А чего ее вымаливать? Вон она, среди паломниц… Вон та, что с зелеными волосами. Да, противоположный пол имеет массу недостатков: не смотрит с придыханием в рот и слишком занят личной крутизной. Часто у любимого человека трудный характер – это особенно свойственно творческим личностям. Она, кстати сказать, архитектор. Девушки бывают строптивыми и самовольными эгоистками. Плохо управляют собой, бывают жестокими в обращении с людьми и даже могут выпивать сверх меры… И ради каких достоинств стоит терпеть это? Ради одного и самого главного – с таким человеком скучно не будет!

Отец Фома имел сказать:

– Лебеди мои, поберегите ваших деток от вашей агрессии. Сколько слов о хвастовстве, о неумении утешать, о плаче с плачущими и о других видах самоутверждения. Но пользы нет, если вы сами не сияете. А когда вы засияете? Ну, может быть, на пороге могилы. Сейчас сложно сказать, что у кого-то много себялюбия, а у кого-то мало. Его много у всех. Мы вот ездили как-то менять шины на скитском автомобиле, и я сказал сельскому слесарю, что, мол, много денег запросил, поменял в другом месте. Так он, как теперь оказалось, три года на меня обижался, говорил всем, что отец Фома – редкая сволочь, но очень умный.

Себялюбие без борьбы не сдается, а чтобы эту борьбу вести, надо его хотя бы заметить. Ма ло того, надо его еще и осудить. И то и другое – необыкновенно трудно. Первому мешаем мы сами, второму – общее мнение.

Отовсюду деточек наших убеждают «оставаться самими собой» и «быть лидерами», доказывая, что евангельское безумие – безумно. Так было почти всегда, не стройте иллюзий по поводу прошлого. Современные родители почти поголовно ведут себя так, как отец святой Варвары, хотя называют себя христианами. Культура самоутверждения задурила родителям голову, они умиляются, что дети растут «без комплексов». Научите детей порядку и благодарности, причем без криков и ругани. Глядишь, они и не обозлятся. Как говорил Пифагор: «Родители, берегите слезы ваших детей, чтобы они могли проливать их на ваших могилах». Раннее себялюбие сказывается в хвастовстве, как взрослая гордыня – в обидчивости, которую теперь за грех не считают. Если дети станут хвастать, что кто-то их похвалил, остудите спокойным: «Об этом не говорят в приличном обществе».

Приехал в скит какой-то господин, прямой, как линейка: и очки у него как линейка, и галстук у него как линейка, и прическа, и туфли… Подходит этот человек-линейка к отцу Фоме и говорит:

– Позвольте представиться, я – атеист. Я желал бы дискуссии.

Отец Фома стал звать монахов:

– Братия, идите, посмотрите на живого атеиста, отродясь не видел.

Все стали стекаться. Линейка продолжал:

– Но я бы желал дискуссии…

– А какая может быть дискуссия? – удивился отец Фома. – Как известно, атеисты – это древняя христианская секта. Да это и понятно, они ведь отрицают бытие Того, Кого они прекрасно знают. Если я отрицаю здесь присутствие клоуна, то я, по крайней мере, должен знать, кто такой клоун. А если я говорю: «Здесь нет престидижитатора», но при этом я не знаю, кто это такой, тогда я не уверен, есть он здесь или нет. Поэтому если нам говорят: «Я точно знаю, что Бога нет», то это говорят те, кто очень хорошо знает, Кого именно для них сейчас нет. Бог так любит атеистов, что Его для них и вправду нет.

– Чего? – переспросил Линейка.

– Я говорю, – как для глухого прокричал ему в ухо отец Фома, – что Бог вас так любит, что Его для вас действительно не существует.

Лицо Линейки передернулось.

– А я знал… Я так и знал.

И он засеменил к скитским воротам.

На лето в село приехал мальчик Андрейка. Очень ему понравился старый скитский храм, лампадки у икон, тихое монашеское пение, службы. Бабушка просила отца Фому крестить городского. Отец Фома строго спросил:

– Сам-то креститься хочешь?

– Хочу.

– А в Кого?

– В Иисуса Христа. Там еще на крестике написано: «Спаси и сохрани».

Крестили Андрейку.

Стоит раз у любимой калитки отец Фома, глядит, а Андрейка к храму какими-то окружными тропами пробирается, совсем не оттуда, где живет.

– Боишься, что ли, кого? Чего кружишь-то дворами?

– Собака там страшная: ругается, рычит, если близко подойти, наверняка укусит.

– Нет, не укусит, ты ее господин.

– Я – господин? – вытаращил глаза Андрейка.

– А как в Писании сказано: «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим. 8: 22).

– А это что значит?

– Значит, что все животные зависят от человека и его спасения. Если ты с Богом, то тебя все послушают, даже медведь и лев…

– Да ну… – не поверил Андрейка.

Отец Фома рассказал про преподобных Сергия и Герасима да добавил:

– Все животные понимают человека. Вон, смотри, бежит собака, надо бы с ней поздороваться.

Андрейка опять посмотрел недоверчиво.

Собака пробегает мимо, а отец Фома ей говорит: «Здравствуй, собака!» Она на него внимательно посмотрела, кивнула и побежала дальше (собаки, они же всегда по делам бегают).

Андрейка остановился и посмотрел на батюшку:

– Так что же, и мой кот Васька все понимает?

– Конечно, только виду не подает. А то бы ты его заставил тапочки себе носить.

– Это как?

– Ну вот мама просит тебя помыть посуду, ты что – немедленно бросаешься мыть? Нет. Ты еще долго что делаешь? Правильно, включаешь дурака. Вот так и животные изображают, что будто ничего не понимают.

Одна дама весьма требовательно обратилась к отцу Фоме за благословением на аборт. Мол, никак: пила во время первого триместра антибиотики, родится урод.

Отец Фома не стал увещевать ее и не рявкнул, как обычно, а подобно доброму дедушке, подперев кулаком щеку, опершись на любимую калитку, рассказал даме историю: