Валера Жен - Ego venit

Хорошо мечталось, и сам я чувствовал себя окрыленным. Хотелось обнять весь мир, и я с упоением смотрел в небо, наблюдая за белокрылыми лошадками . Часто гулял по Центральному парку, заглядываясь на причудливые сплетения древесных корней на отвесных склонах гранитных карьеров. Иногда казалось, это мои руки и ноги пробиваются из глубин непостижимой природы, чтобы явить людям важные откровения. Я с величайшими усилиями пытаюсь донести до человеческого сознания необходимость трепетного отношения ко всем проявлениям доброты и милосердия. В последнее время стал фиксировать свои мысли в непосредственном взаимодействии с окружающей флорой. Крапива, колючий боярышник, но цветы никак не попадались. Не знаю сколько бы продолжалась моя бездейственная окрыленность, если бы я вдруг не ощутил чей-то, обращенный в пространство особенный взгляд. Не просто грустный, а печально-мечтательный – сложный и очень выразительный! И слова повисли в застоявшемся лесном воздухе. Это ты идешь, моя девочка, твой светлый образ излучает детскую непорочность. Твоя улыбка пробуждает радость от сбывшихся надежд, и я счастлива вместе с тобой. Кто это женщина, преждевременно сгорбившаяся, какая личная драма наложила свой отпечаток на ее лицо…

– Вы каждый день сидите у черного камня, и ваш облик вызывает сострадание, – скромно обратился я к ней. – Как будто вас удерживает сила, неподвластная человеческому осмыслению.

Я присел рядом, стараясь придать своей мимике благодушную выразительность и сохраняя разумную дистанцию. Важно было не вспугнуть странную женщину. Вот оно что – странная… И что на меня нашло? Неподвластная мне сила сковала меня в горестном ощущении, я запустил растопыренные пальцы в собственную шевелюру и продолжил сдавленным голосом:

– Настеньку уже не вернуть и… не воскресить.

– А моя мама… как с ней быть… кто ответит за ее сердечный приступ…

– Генерал! – уверенно тряхнул я головой.

– Что вы такое говорите! – приложила она ладошки к побледневшим щекам. – Николай Трофимович благороднейший человек. Он первый бросился на поиски нашей девочки, прочесывал все кусты. В кровь исцарапал ноги и руки. Рыдал, как ребенок. Клялся лично найти насильника и покарать без суда и следствия.

Женщина уже не прикрывала лицо, но отмахивалась от меня, как страшного наваждения. Отмахивалась? И не делала попыток покинуть насиженное место. Она смотрела на меня не моргая – в упор, ее глаза неестественно расширялись и становились дикими. Я бы сказал, непреодолимая сила сближала нас, не было более сильного желания, чем смотреть в глаза друг друга.

– Он ее любил, – подтвердил я. – Правда, по-своему.

– В последнее время его повысили в должности, Стал председателем Законодательного собрания. Раньше мы часто здесь встречались, смотрели в небо и вспоминали нашу Настеньку. Муж и тот посоветовал так не убиваться – страданиями девочку не вернуть. Так Николай Трофимович в ответ только слезы смахивал. Государственная работа не терпит сентиментальности, а тут не мог сдерживаться.

– В левом нагрудном кармане рубахи он держит ее шелковые трусики со следами крови.

Ее состояние трудно было описать. Она схватилась сначала за свою грудь, потом в смятении протянула ко мне руки.

– Откуда вы знаете… – прошелестела она бесцветными губами. – Действительно, на ней не было трусиков, мы их так и не нашли. Но как вам пришло в голову!..

Несчастная женщина не может поверить, потребуется время для ее адаптации. Мне тоже не хотелось быть виновником ее страданий, поэтому я специально указал именно на трусики. В случае совпадения у меня не останется сомнений в своем даровании и своей исторической необходимости, она тоже переболеет с пользой для себя. К сожалению, появляется множество женщин, опасающихся рожать детей, чтобы позже не трястись за родную кровиночку. И как, если государство не способно обеспечить безопасность своих граждан!

– Антонина Ивановна… – Мне надо было сказать несколько важных фраз, но язык не слушался. – Что бы вам принесло хоть какое-то утешение на данный момент… ну, как бы вы распорядились безграничной властью?

– Извините, я не готова принять страшную новость, мне надо подумать. Скажите, когда и где мы с вами встречались?

– Мне трудно ответить… Быть может, встречал вас в другом измерении.

Нет, ничего она не поняла, приняла за поэтическую иносказательность или обычную в спешности недоговоренность. Подняла целлофановый пакет, на котором сидела, и, понурив голову, пошла к выходу из парка. Хотелось догнать ее, обнять за хрупкие плечи и прошептать какие-нибудь волшебные слова. И если я промолчал, то так надо было – не в моих силах остановить запущенный карательный механизм. Или не хотел? От моей жесткости зависела нравственная оценка совершаемых поступков. Не хотел же я свалить ответственность за последствия на неведомо какого бога, поэтому приходилось выверять каждый свой шаг. И если решился на откровенность, то лишь из необходимости спасать душевное здоровье ни за что пострадавших людей и естественного желания возмездия за пережитые ими страдания. Даже вопрос касается не справедливого наказания, а недопущения подобных преступлений. То есть надо искоренять нравственные сорняки. И опять я пришел к осознанию своего божественного происхождения. Надо бы прояснить для себя понятие Бога и производные от него слова. Итак, нет никакого Создателя, а существует религиозная идеология, призванная подчинить человека на духовном уровне. Нередко по телеку транслируются мероприятия, связанные с посещениями Первым лицом богоугодных заведений и его молениями. Трудно поверить в его религиозность, зато понятно его желание показать себя богобоязненным человеком и своей причастностью к духовным чаяниям населения овладеть душами многочисленной ее части. Его фиглярство – это безбожие , то есть отсутствие совести. У каждого человека свой Бог – своя Совесть , желательно, чтобы она была. А в моей неуверенности сказывается опасение совершить ошибку. Всем известна печальная статистика гибели в медицинских учреждениях, изворотливость врачей в сокрытии собственной халатности. Конечно, корни бездушности надо искать в общеобразовательной школе. Бездарные учителя привлекают талантливых детей, а других, с целью повышения успеваемости и своей зарплаты, выживают. Нет ничего хуже, когда преступления совершаются под прикрытием государственных интересов. В осознании собственной значимости я обязан отмежеваться от преступной судебной практики, получающей бонусы за счет сознательной фальсификации улик. Понимаю масштабы своего самоуправства, но мириться с беззаконием не позволяет Совесть . Ничего, трудно сделать только первый шаг, и он уже сделан.