Олег Моисеенко - Мы люди

После ужина Станислав велел готовить постель для сна, его вымыли и растерли все его тело, как он любил, спала усталость, его отвели в почивальню. В спальне окна были приоткрыты, воздух, насыщенный ароматами конца мая, несмотря на длительную дорогу, будоражил воображение и кровь. Расстилать постель вельможному пану его слуга допустил только жену управляющего, остальным велел находиться поодаль. Жена управляющего, наклонив голову, с некоторым страхом наблюдала впервые так близко за таким важным и, как ей казалось, божественным человеком. Когда встречали вельможного пана, Миле, жене управляющего, показалось, что тот смотрел на ее как-то по-особому, отчего она покраснела и лицо ее чуть покрылось испариной. И сейчас ее не покидало какое-то приятное волнение и страх, как это почетно – услужить ему, пронеслась у нее мысль. Станислав лег, она поняла, что его надо накрыть, с трепетом она накрыла его и опять отошла от кровати. Он рукой подозвал ее и попросил прочитать молитву, молитвослов лежал рядом. Жена управляющего была из известного обедневшего рода краковских художников, она хорошо играла на музыкальных инструментах, пела, читала на нескольких языках, языки ей давались легко. Она была послушной и покорной женой, того требовала церковь и ее воспитание, но часто на нее наплывала волна чувств, которых она боялась и в то же время ждала. В их семье часто собирались разные люди, и можно было, как ей казалось, наблюдать привольные сцены, в которых участвовала мать, да и отец, бывало, отсутствовал по несколько дней дома, и тогда она слышала от него неприятные для ее слуха слова. В такие минуты к груди подступало что-то щемящее ее душу и опускалось вниз, обдавая теплом.

Молитву она читала старательно с придыханием, в горле пересыхало, и произношение становилось трудным. Все ее тело наполнялось той удушливой волной. Наконец молитва закончилась, Станислав велел закрыть окна. Она ушла из почивальни, когда небо на востоке стало чуть багроветь. Знал об этом только слуга, он встретил ее с поклоном, тихо проговорив, что вельможный пан не забудет гостеприимства управляющего и щедро одарит его жену, а у самого промелькнула мысль: я в ней не ошибся.

Управляющий ложился спать уже за полночь. Пока осмотрели карету, уложили в нее съестные припасы на следующий день, пока улеглись слуги и гайдуки вельможного, вот и рассвет скоро, майская ночь короткая. Вацлав – так звали управляющего, – хотя и провел весь день на ногах и в хлопотах, заснуть сразу не мог. Ворочался, начал вспоминать, что надо еще сделать до отъезда вельможного пана – надо стараться, такую посаду мало кому в такие годы удавалось занимать. Вельможный пан имеет везде силу, и чуть что, полетишь с посады, и никому потом не будешь нужен. Опять неслась мысль: надо ему угождать, не дать подойти кузнецу к вельможному с жалобой-кривдой на управляющего, хороший кузнец, мастер, а чуть что, сразу артачится и норовит жаловаться. Нельзя его никак допустить к вельможному. Сон к Вацлаву пришел только на рассвете, забылся, казалось, на миг, залаяла собака, и сразу проснулся с мыслью: «проспал». На небе, где вставало солнце, был виден, как на иконе, его ареол. Быстро оделся, умылся холодной водой и побежал день. Складывался он удачно для управляющего, вельможный пан был доволен, пытался шутить и отъехал со слугами и гайдуками, когда тень от солнца еще можно было измерить несколькими шагами. Провожали вельможного пана с нескрываемой радостью, что обошлось без скандала, а то всякое бывало. Вацлав, когда пан садился в карету, вдруг обнаружил, что поодаль стоит, склонив голову, жена, он ее не видел с вечера, как вельможный пан ушел спать. Панский кучер гикнул на лошадей, и все, кто провожал гостя, стали махать руками, желая гостям хорошей дороги, расходились, когда карета скрылась за холмом у леса. Тут же Вацлав оказался в кругу маленьких и больших, важных и неважных дел, обыденных забот, насмешек и серьезных разговоров. К вечеру он зашел в уютный угловой флигелек, где проживала с давних лет в прошлом няня детей брата вельможного пана, преклонного возраста старушка Геля. К ней все относились с уважением, но и с опаской, она знала все, что делается в большом доме и далеко вокруг, и знала все о каждом здесь проживающем, как это ей удавалось, было загадкой и веяло каким-то колдовством. Вацлав хотел узнать о настроении вельможного пана при его пребывании. Выслушав вопрос управляющего, она улыбнулась и сказала, что очень редко Станислав покидал поместье в таком настроении, потом помолчала и добавила, что это благодаря Миле. Вацлав посмотрел на Гелю, пытаясь понять, что значат ее слова, а та уже была где-то далеко в своих тайных делах и мыслях. Значение слов Гели он понял, когда на панских угодьях заканчивалась косовица. В то лето она была затяжной, травы были сочные, покосы лежали толстыми гребнями, но частые дожди мешали уборке. Вацлав появлялся в именье, когда солнце уже садилось за курганом, быстро ел, заходил иногда до Гели, расспрашивал о делах и шел спать, жену видел редко. В один из вечеров, когда гремела гроза и Вацлав вбежал во флигель с первыми каплями дождя, Геля ему сказала, что Миля носит ребенка.

В поместье до старшего сына добрались в конце дня, вельможный пан почти всю дорогу дремал, остановились они только один раз для позднего завтрака у дороги. Станислав был в хорошем расположении духа, он радушно поздоровался с Радзивилом, старшим сыном, для разговора они расположились в саду, где накрывали стол для ужина, разносился аромат мясных яств, который перебивал запахи цветущего сада и разжигал аппетит. За их столом раздавался их веселый и беззаботный смех. Младшего сына не было видно, и это начинало раздражать Станислава, возле них поодаль стояли только слуги, слуга вельможного стоял в трех шагах от него. Когда было съедено приготовленное мясное и готовились подавать чай, Станислав спросил о Казимире. Радзивил вкратце обрисовал сложившуюся ситуацию. Она для Станислава оказалась более неприятной, чем он думал. Эта простолюдинка отказалась принять католичество и уговорила Казимира принять их веру, иначе замуж за него не пойдет, и Казимир на это согласился. Станислав так ударил кулаком по столу, что задребезжала посуда и что-то упало. «Пс-э-э кровь», – вырвалось у него, и за столом стало тихо, каждый из них думал, как найти выход из этой непростой ситуации. Станислав подозвал слугу и велел найти Казимира, связать его и связанного доставить домой к матери, там запереть и никуда не отпускать до его приезда. Слуга поклонился и ушел исполнять вельможеский приказ. Станислав велел налить крепкого вина, залпом выпил бокал и еще раз произнес свои самые гневные слова: «Пс-э-э кровь». Оставалось определить, что делать с простолюдинкой, оказалось, что она здесь почитаема не только среди простолюдинов, но и людей знатных, умеет лечить людей и скот. Радзивил рассказал, что он связывался через своих людей с местной знатью, и те намекали о возможности отправить ее в монастырь во владениях дяди Юзефа, только он пребывает в самом запущенном состоянии, и если помочь в его содержании, то все может уладиться. Упоминание о своем брате у Станислава вызвало еще большее раздражение. С младшим братом Юзефом, как считал Станислав, их разделяла непреодолимая стена, даже пропасть. Кутежи, гулянки, привольные и открытые отношения с простолюдинами другой веры для Юзефа закрыли двери во все знатные общества. Непомерные траты приводили в упадок его имение, что сокращало поездки Юзефа по столицам и крупным городам. С годами он больше проводил времени в имении, стал вести замкнутый образ жизни. Но общество и старший брат не могли простить его разгульную, противоречащую канонам их веры прежнюю жизнь, да она во многом оставалась прежней, в особенности в том, что касалось женщин.