Олег Моисеенко - Мы люди

Станислав унял в себе возникшую неприязнь к брату и примиренчески спросил:

– Сколько на это потребуется в год?

Радзивил назвал сумму. Она для Станислава была небольшой, можно было сказать мизерной, и он с ней в душе уже согласился, оставалось узнать только мелкие детали. Спадали злоба и раздражение, повеяло прохладой и запахом терпких цветов, Станиславу захотелось спать. К нему подошел слуга, поклонился и тихо произнес, что карета с Казимиром убыла.

– Спать, – как выстрел прозвучал голос вельможного пана, через полчаса он безмятежно спал, чему-то улыбаясь во сне. Дверь почивальни закрылась, бессменная стража находилась всегда рядом.

Встреча доверенных лиц Радзивила и местной знати произошла на следующий день после полудня, была достигнута договоренность, поздно вечером переданы деньги на год вперед, и ночью к монастырю привезли что-то завернутое, открылась калитка, длинный сверток внесли на монастырский двор и направились к флигелю, где обитала игуменья.

Пелагея открыла глаза – вокруг темнота, пошевелила пальцами рук, жива, пронеслось во всем теле. Оказалось, что руки-ноги свободны и слушаются ее. Следующий миг принес ощущение страха, какой-то бездны и мерзости, вспышкой возникли вопросы: где я, что вокруг? Перестала дышать и прислушалась – тело ощущало тепло. Протянула левою руку и наткнулась на преграду, она была чуть прохладной, не грубой и не скользкой. Провела пальцами и получила ответ – это дерево. Послушав тишину и прощупав все вокруг, Пелагея села свесив ноги – пол был прохладный, но сухой. Отпустив от себя страхи, сомнения, переживания, она ступила в другой мир, стала читать свою молитву. Она оставалась еще там, в том любящем ее миру, как вдруг раздался негромкий женский голос:

– Еще рано, милая.

Голос утих, будто встретил преграду, и, преодолев ее, продолжил свой путь.

– Хорошо, что ты встала, теперь это твое место, здесь есть свечи, можно молиться и отдыхать. Еду буду приносить я, выходить по нужде будешь со мной, – и снова замолчала.

– Где я? – произнесла Пелагея. Этот вопрос вернул ее к их дому, матери, Казимиру, и ее сердце сжалось от наплывающей на нее беды.

– Ты в монастыре, дитя мое.

Пелагея закрыла лицо руками и зарыдала, сначала тихо, а потом навзрыд. Сколько она плакала, не помнила, к ней пришло ощущение окружающего мира, когда услышала снова голос той ночи. Над ней свет горящей свечи открывал часть высокого бревенчатого потолка и тесаной стены, дальше был мрак, в котором проглядывалась входная дверь, в темноте напротив сидела женщина в черных одеждах, это она произнесла слова:

– Вот и хорошо, пришла в себя, слава богу.

Женщина встала и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

Монастырь находился в глухом лесу на возвышенности, в двух-трех верстах от ближайшей деревни. Территория монастыря представляла собой полукруг, огороженный тесовым забором, который шел к дороге, а с восточной стороны забор образовывал над озером прямую линию. За забором, прямо у ворот, стояла старинная церковь, вдоль прямого забора, что ближе к озеру, среди лип и берез стояло несколько небольших домиков, у северной стороны располагались хозяйские постройки. В домиках жили монашки, их было немного – четыре монахини и шесть послушниц, в отдельном домике с резным крылечком проживала игуменья. За церковью было пристанище для священника и дьякона, когда они оставались здесь после вечерней или ночной службы. Период запустенья и упадка монастыря затянулся и грозил окончательным разорением. Разные истории ходили об этом месте. В деревне люди постарше пугали им детей, говоря: вот отведут тебя туда, да посадят в яму, да приползет туда из озера змей и заберет тебя. Рассказывали, что был там одно время панский острог, потом жили скитальцы-монахи, а затем появилась монахиня и спасла сына помещика от какой-то страшной болезни. Построил тот помещик церковь, и стала там жить эта монахиня, потянулись к ней люди разные. Стал влиятельный помещик хлопотать об образовании женского монастыря и взял его на свое попечение. Были годы, когда у монастыря имелись свои владенья, несколько деревень с крестьянами, сюда съезжалось много верующих, частые были богослужения, стоял вопрос о строительстве мест проживания для монахинь и послушниц. Проходило время, и у помещика начинались свадьбы его детей, давались частые балы, доходы падали, а с ними почему-то падали доходы в монастыре.

Тело не ощущалось, легонько удерживаясь за веточку вяза, что рос возле их плетня, приподнялась над землей. Хватаясь за более высокие ветки, поднялась еще выше, стали видны все окрестности и поместье панов, к нему и несло Пелагею. Она летела выше деревьев, что росли возле деревни, все тело трепетало, дышалось так свободно. Как красиво и как радостно от полета, ой, а где же мать, неужели она не видит, как я лечу? Хотелось подняться еще выше и подлететь к Казимиру и ему показать, что я умею летать. Впереди показалась туча, которая переросла в облако пыли и скачущих лошадей, снова туча и страх: а вдруг поднимусь до этой тучи, там молния и гром. Сразу появилась тяжесть в теле, и она стала снижаться, стала махать руками как крыльями, пытаясь еще пролететь и все же увидеть Казимира. Руки устали, и Пелагея приземлилась в неизвестном месте. «Куда меня занесло и как мне отсюда выбраться?» – кричало все ее сознание.

– Я выберусь из этой тьмы, – произнесла она громко, а затем эхом взметнулись ввысь эти слова, повторяя: «Я выберусь из этой тьмы».

Пелагея проснулась, тело ее было влажным, дышалось тяжело, не хватало воздуха. Перед собой она снова увидела женщину в черном, та держала в руках небольшой деревянный поднос с хлебом и чашей. Пелагея подхватилась и стала искать свою одежду, но одежды не было, и она, удивленная и растерянная, в одной холщовой рубашке до пят со словами: «Мне нужно домой, я хочу домой, меня ждут дома», – направилась к двери. Перед ней встала женщина в черном, поднос наклонился, и чаша упала на пол, обдав босые ноги Пелагеи водой. Пелагея вскрикнула, остановилась и, увидев строгое лицо женщины, заплакала.

– Это твоя обитель, дитя мое, – донесся до Пелагеи тихий голос женщины.

– Я убегу домой, – зло ответила она и легла на скамью, подтянув колени к подбородку.

– Здесь лежит хлеб, воды тебе принесут, дитя мое, – произнесла женщина и вышла.

Пелагея зарыдала, но это уже были рыдания не отчаяния, а успокоения. Ей вспомнился сон, и снова вспыхнула надежда, что Казимир заберет ее отсюда и будет все как прежде. Бунтовала Пелагея, отказываясь есть и пить, требуя отпустить ее домой. К ней стала заходить старушка, она поправляла ее постель и садилась молча у ног. Лежать на скамье уже было невмоготу, Пелагее хотелось заговорить с этой старушкой и рассказать о своем горе, но подступал ком к горлу, на глазах наворачивались слезы. Так продолжалось дня три, а на следующее утро Пелагея встала, причесала волосы, ей сильно захотелось вымыть все тело. Вошла старушка, увидев сидящую в углу Пелагею, кивнула и повела ее в умывальню. Вода была не холодной, но освежила ее тело, появилось желание есть и двигаться. Они вернулись в опочивальню, и только Пелагея присела, как старушка встала на колени перед образом Божьей Матери и начала читать тихим голоском молитву. Пелагея тоже встала позади и молилась, как ее учили мать и старец Анисим.