Павел Шалагин - Позволь реке течь. Роман для тех, кто хочет быть счастливым

Однако постепенно буквы начинают сливаться в линию, я плохо различаю сюжет и узнаю героев и сам не замечаю, как плавно перехожу из реальности в мир грез. И знаете что? Читать и дремать одновременно – это…

712 год до нашей эры. Исайя уже огласил свое пророчество о будущем обществе, касающееся меча и войны. Тэн и Сё прибыли в Лу для аудиенции у луского гуна. А победитель XIII олимпиады Диокл из Коринфа вместе со своим возлюбленным Филолаем переселились в Фивы… Там же, где спустя две тысячи шестьсот тридцать лет вырастет город, из которого придет человек, призванный молча поправить всё, сейчас лишь могучей стеной стоит то, что впоследствии будет названо «лес», течет то, что будет названо «река», и живут те, о которых никто никогда не узнает.

Полоумный ветер-шут с гиканьем да плясками гоняет по небу пугливые робкие облака; снег, лежащий на лапах вековых сосен, подмигивает искрящимися глазами одуревшему от одиночества солнцу; мурлычет потихоньку свои песни текущая вода, старательно отстирывая камни до чистоты песка; и, разрезая белый свет нестерпимой красотой изумрудной краски, пышно растет сочная чудо-трава… И каждый, кто траву сию в первый раз отведает – счастливым становится, второй раз отведает – умным становится, третий раз отведает – то, чего нет, видит, а с четвертого раза он воли лишается и ничего в рот взять, окромя травы сей, не в силах. И пьет из него соки жизни чудо-трава, и, доколь все не допьет, не будет тому покоя!

Но так не всегда было! Поначалу чудо-трава была чахленькой и невзрачной – забитая пионами да астрами, болеющая и желтоватая, она росла совсем незаметно и тихо, стараясь не попадаться на глаза другим, и никто даже не подозревал о ее существовании. Ели её лишь змеи болотные да прочие гады ползучие, а остальные звери обходили стороной, чуя в сей траве силы темные.

И ничто не предвещало беды, кабы однажды не взбунтовался старый ворчун Ураган, что, как назло, поцапался со своей соседкой Тишью-гладью. Поспорил, метнулся, заорал, что силы было, после чего с вожжой под хвостом, с головой окунулся в неистовый мятеж, какого ещё не видывала земля эта. Рвал он из почвы пионы, метал астры, бил в барабан вышедших из берегов озер палками корабельного леса… Тридцать дней и ночей носился по земле, не ведая ни сна, ни покоя. И лишь к тридцать первому почувствовал легкое покалывание в боку, после чего заметно сник и залез к себе в дом из хрусталя – досыпать сны сумчато-переметные.

Тогда повылезали звери из убежищ своих, глянули на землю обновленную и ахом ахнули. Ни следа не осталось ни от пионов вскуснопахнущих, ни от астр дикорастущих. А на месте дубрав вольностоящих лишь пустыня с пнями да корягами высилась. И созвал Великий Лось совет, и вещал всем:

– Звери дикие и не дикие, ходящие и летающие, рогатые и безрогие, копытные и крылатые, внемлите гласу моему, ибо настала пора трудная. Чует нос мой кожаный, что не продержаться нам зиму лютую, не простоять в год голодный, не выжить без хлеба насущного! Услыхав про беды наши горести, скоро приидут из-за гор ироды Медведи Бурые да изверги Волки Серые и изничтожат нас – существ горемычных. Что же делать нам, окаянным, когда племя вражье на пороге топчется?

И взял слово тогда Филин Мудрый, и молвил:

– Всяк, кто может лететь – лети к югам в сторону моря теплого; всяк, кто может ползти – ползи к берегам песчаным; всяк, кто может идти – следуй за мной, ибо поведу я вас к земле благодатной, в края те, где ещё ни одно живое существо ни разу не было.

И послушались звери, и пошли за Филином во след, и оставили сторону проклятущую. Лишь один Кот Древесный за ними следом не тронулся. Он преспокойненько почивал посреди хаоса и мыслил так: «Что идти, что не идти, всё едино. И на всё воля мироздания». Каждый, проходя мимо него, диву дивился и молил вместе пойти, говоря, что падет Кот смертию лютой; и ежели не от лап жутких извергов, да кошмарных иродов, то уж точно от голода завернётся. А Кот Древесный всё молчал, только знай себе, хвостом покручивал.

Ушли звери. И стало Коту одному не то чтоб боязно, но вельми скучненько. И взгаркнул он голосом громким «Мрмяууууууу!». И от воскрика такого затряслись великаны-горы на горизонте, вспенились моря-окияны, содрогнулось небо светлое. Услыхали тот клич и Медведи Бурые да Волки Серые и обождать идти решили.

А Кот Древесный ходил вокруг да около, да песней своей будил рассвет заспанный. Долго ли ходил, коротко ли, да только забурчало в животе его, забурлило. И смекнул Кот, что правы были звери, и помрет он смертию лютой, ежели пропитания себе не добудет. А как его добыть, когда кругом лишь пустыня да хаос космический? Но на глаз вострый, как назло, попалась ему трава какая-то блёкленькая. «Эх, была не была, – подумал Кот. – Семи смертям не бывать, а одной не миновать», – схватил в пасть раззевущую целый пук и жевать начал. В первый раз пожевал – благодать по чреслам его разлилась да улыбкой обозначилась. Второй раз пожевал – всё, чего знать не знал и ведать не ведывал, в миг себе уяснил. Третий пожевал, да через мгновенье узрел, как бегут стада по небу, сломя голову, как камни срываются вверх и летят на кручи горные, как рыбы в озерах тонут. А на четвертый раз поначалу не происходило ничего, да вдруг почувствовал Кот Древесный, как кишки его заворачиваются, а шерсть из головы пятиглавой растет. И хотел было гаркнуть клич свой именной, да вместо него из горла молодецкого цветы да бабочки потоком полились.

А по зиме всё ж таки пришли изверги Волки Серые да ироды Медведи Бурые, но не нашли Кота Древесного, встретив лишь тень улыбки его, ибо тот растворился в тумане утреннем. А на следующий день он дождем огненным пролился на землю-матушку, стирая с лица мира грешного и траву-чудесницу, и извергов Волков Серых, и иродов Медведей Бурых, дабы даже памяти о них не осталось… Да только чудо-трава на то была и чудо, что спаслась, укрылась и опосля лишь крайне буйным цветом цвести стала да по земле плодиться. Но гласит преданье: с тех пор ветхозаветных в том самом месте, где кот в туман ушел, любого, кто в миг утренний там окажется, холодом морозным овевает и ознобом недюжинным до костей самых всю жизнь трясти будет! И трясет и поныне…

Трясет и трясет, трясет и трясет…

Просыпаюсь, и не сразу же понимаю, где я, и кто я. Среди плотной кроны деревьев, зацепившись за одну из веток, висит назойливое солнце; где-то рядом жужжит газонокосилкой майский жук; а я, неведомо как закрепленный между небом и землей, качаюсь из стороны в сторону, напоминая собой странное подобие маятника, да ещё при этом кто-то трясет меня за плечо… Тру глаза – рядом стоит Лика. Я никак не могу взять в толк, откуда она тут взялась со своей кошачьей улыбкой, и где волки серые да медведи бурые, и причем тут, собственно, я…