Павел Шалагин - Позволь реке течь. Роман для тех, кто хочет быть счастливым

– Ты с чего взял эту цифру? – невооруженным взглядом видно, что Лика возмущена. – Бегбедера перечитался? Любовь живет три года?.. Чушь и бред! Ничего, что у меня было шестьдесят три любовника? Как-то вот не вписывается эта цифра в твои «двенадцать»!

– Да я не об этом, я о продолжительных отношениях хотел сказать – ну, как у нас с тобой.

– А такое, вообще, в жизни должны быть один раз, и на всю жизнь. Понял?

– Вот, я как раз об этом – у меня это на всю жизнь. И то, что мы с тобой так долго вместе…

Я не знаю, чем может закончиться этот их разговор. Не исключено, что сделав виток вокруг самодовольства Шкипера, он вполне в состоянии привести к очередному, и на этот раз более масштабному скандалу. Но, на наше общее счастье, на кухню заходит Анна Николаевна.

– Что вы тут так орете? Ребенка же разбудите, – возмущается она.

«Голубки» сидят с раскрытыми клювами и не находят, что прочирикать в ответ. Видно, что они ещё не в состоянии переключиться с одной темы на другую.

– А они тут о вечной любви спорят, – заполняю я паузу, ибо вопрос, судя по всему, относится ко всем присутствующим.

– О вечной?.. О вечной – это хорошо… Только не бывает ее – вечной этой любви.

Анна Николаевна, кряхтя, нагибается к серванту и достает с нижней полки пакет с какой-то крупой.

– Всё-то вы молодежь придумываете себе. Я такой же была в ваши годы. И, ух какой! Парни вслед наглядеться не могли. Я ж первая модница была тут… Да… Поклонников толпы были. До тех пор, пока папашку Димкиного не встретила, – смеется она.

Смех у Анны Николаевны негромкий и добрый, лучистый и теплый, как солнечный зайчик, пляшущий на лакированной поверхности комода.

– Не думайте вы о том – вечная или нет, – продолжает она. – Важно не это. А то, что у вас внутри. И что вы в данный момент чувствуете по отношению друг к другу. Любите, обнимайтесь и целуйтесь, что есть силы. А дни пускай идут… Потом оглянешься, и правда – любовь вечная получилась. Тут главное не корить, не есть заживо и не копаться в том, другом человеке. Будь ты хоть тысячу раз прав – не надо! Лучше перетерпеть немножко: где-то извиниться, где-то смолчать. Жизнь не всегда праздник, и тут важен момент! Момент счастья, который присутствует во всем – даже в том, что поначалу может казаться обидным и неприятным.

Вот так обычная женщина, которая ни разу в жизни не слышала ни о Сиддхартхе Гаутаме, ни о Дхармапалах, основываясь исключительно на своем жизненном опыте и наблюдениях, спокойно выразила всю суть учения буквально в трех фразах. Ну, во всяком случае, для меня…

– Кстати, а Шурик то где? – интересуется она.

– Кто? – в один голос переспрашиваем мы.

– Ну, Сашка… Третий ваш.

Ох уж эта привычка – давать людям прозвища. Мы ведь все-таки не настолько животные, в конце-то концов… А вот, поди ж ты, стоит хоть раз заклеймить человека, и данный «псевдоним» закрепится за ним прочнее родного имени. И никто не будет воспринимать его иначе, как через эту самую кличку.

К примеру – Шкипер. На самом деле его зовут Дмитрий Рогов. А свое прозвище он получил сразу после того, как вернулся из армии, где служил в доблестных рядах ВМФ. На его правом предплечье тогда стал красоваться здоровенный якорь. И если во время разговора речь заходила о том «как там, в армии?», он обычно, лишь загадочно улыбался. Все кругом полагали, что Шкипер (тогда ещё просто Дима) проходил службу в каком-нибудь элитном отряде морпехов или диверсантов, и уважительно кивали головами… Как обычно, правда открылась неожиданно, когда его по полной сдала Анна Николаевна, внезапно нагрянувшая в гости к сыну: при всей честной компании она попросила его приготовить что-нибудь вкусненькое. А когда кто-то аккуратно поинтересовался: «А разве Дима готовит?», – она без задней мысли дала правдивый ответ: «А то, как же – он два года коком оттрубил». С того самого момента Дима был моментально зачислен в капитаны буксира, и никакого другого погоняла он, не обладающий ярко выраженными качествами (кроме как носа… но за «носатого», я думаю, он бы убил), уже получить не мог.

Но с Сашей дела обстоят куда как загадочней. За что, или, скорее, благодаря чему он получил прозвище Эл, для меня так и остается загадкой. Сам он никогда не распространялся на эту тему, а Лика на вопрос: «Почему Эла все зовут Элом?», – ответила мне просто: «А как ещё его называть? Эл – он и есть Эл». Так что тайна, как говорится, покрыта мраком.

И пока я рассуждаю на эти темы, неспешно помешивая трубочкой успевший опасть коктейль, друзья оставляют меня наедине с мыслями, благо Анна Николаевна полностью переключилась с разговоров на немытую посуду. Впрочем, предмет этих мыслей не заставляет себя долго ждать, вскоре материализуясь в дверном проеме. Лёгок на помине, чо!

Покачиваясь, Эл стоит, держась обеими руками за дверь. На башке у него творится то, что в моем далеком детстве называлось не иначе, как «взрыв на макаронной фабрике»; весь его внешний вид символизирует полную и безоговорочную победу химии над чистотой и непогрешимостью разума; а о трехдневной пучковатой поросли на впалых щеках и о кругах под глазами упоминать даже как-то смешно. Простояв так минуты три, он всё же находит в себе силы двигаться дальше. Но делает это неспешно, ступая по нашей грешной земле, как Кентервильское приведение – пошатываясь и постанывая. С трудом попав пятой точкой опоры на стул, Эл начинает гипнотизировать муху, сидящую в центре разлапистого, преизрядно выцветшего розового цветка, изображенного на клеенке. Не произнося ни слова, он лишь мотается вперед-назад с частотой, до боли напоминающей размер пять восьмых.

Меня, в конце концов, эти движения укачивают, и я сам начинаю ощущать неприятные приступы дурноты.

– Слушай, будешь сассапариллу? – пытаясь облегчить его страдания, спрашиваю я.

– Сссасссса чё? – мычит он. – Ссосссать не!

Должно быть, Эл все ещё довольно пьян, а может быть в его памяти отложились какие-то отрывки от вчерашнего просмотра гей-порно – невинный хмельной Ликин капризик. К слову, один из многих…

Тогда я встаю, наливаю воды в стакан, бросаю в него несколько кусочков льда и ставлю перед Элом. Он с жадностью каннибала, увидевшего тучную женщину после месячной голодовки, набрасывается на воду и спустя мгновение пустой стакан уже покоится на столе.

В общем-то, несмотря на все свои многочисленные недостатки (кто без них, пусть бросит в меня камень), Эл во всех отношениях мне импонирует. И, я бы даже сказал больше: он – единственный представитель мужского пола, которого я люблю. Вот люблю, и всё! Благодаря своему балагурству, раздолбайству и веселому общительному нраву он идет по жизни, особо не запариваясь на различные темы и не залезая с головой в депрессию, чем, собственно, и цепляет. Никто, ровным счетом никто не может хоть какое-то продолжительное время обижаться на его неприкрытое хамство, пошлый юмор и принцип «говори, что думаешь». И я иногда жалею, что не обладаю подобными его качествами, что не являюсь центром и душой компании, всеобщим любимцем… Безусловно, мне также приходилось видеть депрессняки Эла и просиживать с ним ночи на кухне в разговорах «за жизнь», но всё это скорее опереточное, картонное, наносное – то, что совершенно не вяжется с образом «человека-праздника».