Александрина - Чёрный бриллиант

За окнами был слышен гул машин, а через открытую форточку доносился аромат сирени. Стоял май месяц. На столе у Сергея Ивановича красовался огромный букет алых роз.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – произнёс профессор, указывая маме на предварительно отодвинутый стул.

– Валентина Сергеевна, – обратился он к ней по имени-отчеству. – Вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Подробно расскажите мне о проблемах вашего ребёнка. Я постараюсь сделать всё, что в моих силах.

Я была разочарована тем, что профессор спрашивает о моих проблемах не у меня, как это делал Айболит, а у моей мамы. «Как будто я маленькая», – подумала я сердито, когда меня попросили удалиться за дверь.

Пока мама разговаривала с Сергеем Ивановичем, я расхаживала по приёмному покою и изучала мозаичные плитки на полу. Они мне казались необыкновенно красивыми, а сама больница – каким-то таинственным замком.

Меня очаровывало всё: и атмосфера покоя, иногда прерываемая воем сирены подъезжающей машины «скорой помощи», и высокие сводчатые потолки старого здания, и полумрак, пронизываемый лучами света, пробивающегося сквозь пыльные стёкла широких окон, и прохладный воздух, смешанный с запахом медицинских препаратов, и полустёртый ногами сотен тысяч страждущих людей мозаичный пол, и портреты знаменитых врачей, развешенные на стенах фойе.

Возможно, тогда я погрузилась, говоря научным языком, в медицинский эгрегор. Уже тогда, будучи восьмилетней девочкой, я интуитивно чувствовала, что моё будущее в какой-то мере предопределено. Будучи погружённой в свои мысли, не заметила, как подошла мама.

– Танечка, тебе придётся остаться в больнице, – сказала она слегка дрогнувшим голосом.

– Но до конца учебного года ещё две недели, – возразила я, радуясь в глубине души, что мои каникулы продлятся на целых две недели дольше.

– Ничего. Я договорюсь с классным руководителем, – ответила мама.

Меня поместили в палату, где были двое взрослых, какими мне казались тогда шестнадцати и семнадцатилетняя девушки, и два ребёнка – я и трёхлетняя девочка с мамой.

Девушки что-то говорили о предстоящих операциях. Я понимала, что это означает. Женька из нашего класса часто и со всеми подробностями рассказывал, как ему удаляли аппендицит. Для нас, его одноклассников, он был чуть ли ни героем.

Маленькая девочка по имени Ангелина часто плакала, задыхалась и становилась при этом совершенно синей. Её мама не отходила от неё ни на шаг. Днём она пыталась развлечь девочку, рассказывала ей сказки, называла почему-то болотной кикиморой, на что Ангелина реагировала хлопаньем в ладошки и звонким смехом.

Они спали в одной кровати. А когда девочка засыпала, под одеялом раздавались жалостные всхлипывания её мамы.

Через три дня Ангелину увезли на операцию. Больше мы их не видели.

Моя двухнедельная «халява» оказалась не столь уж приятной. Целыми днями напролёт меня подвергали каким-то пыткам: то брали кровь из пальца, то из вены, то заставляли дуть в какую-то трубку, то какую-то трубку пихали внутрь, то, приставляя к какому-то холодному аппарату, заставляли глубоко дышать, то, опутав проводами, ставили присоски на грудную клетку. Каждый день я ждала нового подвоха.

Единственной отдушиной был приход мамы или папы. Они приносили мне всякие сладости и игрушки, которые хоть как-то скрашивали мою жизнь.

Соседки по палате, наверное, считали меня мелюзгой, и практически со мной не общались. Зато они раскрывали друг другу сердечные тайны, не обращая на меня никакого внимания. А я слушала, притворившись спящей, и подсмеивалась над ними.

По моей просьбе мама принесла мне календарь, и я старательно обводила кружочком каждый день, проведённый в больнице.

Так прошли почти две недели. «Наконец-то мои мучения закончились», – подумала я и стала собирать свои вещи, поджидая маму. Однако, моя радость оказалась преждевременной. На исходе второй недели, в субботу, пришла мама. Она старалась улыбаться, но это у неё не очень получалось. Мама предложила мне погулять в больничном садике.

Был тёплый весенний день. Мы присели на скамеечку.

– Танечка, послушай, – произнесла она. – Я только что разговаривала с профессором. У тебя обнаружили врождённый порок сердца. Чтобы ты полностью выздоровела, необходима операция.

Мама говорила, подбирая каждое слово, чтобы не напугать меня, и изо всех сил старалась подготовить психологически к этому событию. Однако я не только не испугалась, но в каком-то смысле даже обрадовалась, думая при этом с восторгом: «Ну, Женька, держись! У тебя какой-то там аппендицит был. А вот у меня будет операция на сердце!»

Мама продолжала что-то говорить, но я её не слушала, погрузившись в свои мысли: «Конечно, придётся оторвать две недели от каникул. Зато какое это будет событие!»

Мама приняла мою задумчивость за испуг и с ещё большей силой продолжила меня успокаивать. А я в это время думала только о том, как буду рассказывать ребятам со всеми подробностями, как мне делали операцию на сердце.

Наконец я очнулась и поняла, что нужно успокаивать маму.

– Я нисколечко не боюсь, – сказала я ей. – Айболит, ведь сказал, что всё будет хорошо. А я ему верю.

– Какой ещё Айболит? – спросила она.

– Ну Фёдор Фёдорович, папин знакомый, – ответила я с некоторой укоризной.

Мама улыбнулась. Она упросила старшую сестру отпустить меня на пару часов. Мы вышли через большие больничные ворота. Сначала зашли в кафе. Я до сих пор помню вкус моего любимого мороженого из трёх шариков с клубничным вареньем. Потом посмотрели в летнем кинотеатре, который открылся неделю назад и находился рядом с больницей, «Шербурские зонтики». От тогдашних впечатлений в памяти осталось только название и прекрасная музыка.

Начало смеркаться. Мы направились в сторону больницы. Мама довела меня до самой палаты, поцеловала и пожелала спокойной ночи. Конечно, ей досталось от старшей сестры, так как вместо двух часов мы прогуляли все четыре.

Обе мои соседки уже были прооперированы. Одну привезли обратно в палату. Другая ещё оставалась в реанимации. Меня начали готовить к операции.

Через неделю, в понедельник, во время обхода профессор присел на край моей кровати и объявил: «Завтра будет операция. Надеюсь, ты не боишься». Я отрицательно покачала головой. «Ну вот и умница», – сказал профессор, погладив меня по голове. И, оставив на моей тумбочке плитку шоколада, хромающей походкой направился к следующей пациентке.

Ночью мне приснился странный сон. Я видела прекрасную незнакомую мне даму. На ней было красивое платье с высоким кружевным воротником и перламутровыми пуговичками, а на голове маленькая чёрная шляпка с вуалью. Хотя из-за вуали глаз не было видно, казалось, они светились зеленовато-голубоватым светом. Она улыбнулась мне, и произнесла: «Не бойся. Всё будет хорошо!» Я хотела спросить, кто она? Но дама исчезла.