Александрина - Чёрный бриллиант

Сергей остался с матерью и старой нянькой. У них на службе состоял садовник, кухарка и несколько человек прислуги. После смерти отца он продолжил его дело.

И вот однажды, нежданно-негаданно, Сергей Иванович, как все уважительно называли его, засылает сватов к моим родителям просить моей руки. Я тогда толком и не знала его вовсе. Только слышала о нём, да пару раз видела, и то издалека.

– И ты согласилась? – воскликнула я с некоторым изумлением, зная о бабушкиной первой любви.

Она на мгновение задумалась. Мы присели на скамейку. Я продолжала с усердием качать коляску, боясь, что ребёнок может проснуться и помешать рассказу, всё больше будоражащему моё воображение.

– Ну как тебе сказать, Танюша. Можешь себе представить, как были польщены этим предложением мои родители? Кроме того, не забывай, что в старообрядческой семье воля родителей – закон. Они сразу же привели в пример историю своей женитьбы. «Видишь, Нюра, какая крепкая и любящая семья у нас получилась? А выйди я замуж за Федю, и представить страшно, что бы со мною было сейчас», – говорила мама, ласково глядя на отца. А тот кивал головой, пряча улыбку в окладистой бороде: «По молодости, доченька, можно много глупостей наделать. Потом за всю жизнь не расхлебаешь».

К слову сказать, твой дед был недурён собой, образован и, по тем временам, достаточно обеспечен. Погоревала я три дня, да и согласилась.

– А как же Григорий Иванович, твоя первая любовь?

– В нашей среде, Танюша, не принято было перечить родителям. Я тебе уже говорила. Да и не видела я Гришу с тех пор и до того самого дня, когда мы случайно с ним столкнулись, как нагадала цыганка. Видно, не судьба была.

Начал моросить дождь. Лёнечка проснулся и закапризничал. Пора была возвращаться домой.

За вечерним чаем бабушка утолила моё любопытство, рассказав о своей хоть и не долгой, но счастливой жизни с моим дедушкой.

– Когда я первый раз вошла в дом мужа, едва не ахнула от удивления. Изнутри он мне казался настоящим дворцом. Мягкая мебель была обита дорогой тканью в тон портьер. Ужо в тканях я разбиралась не хуже какого-нибудь приказчика, помогая отцу сортировать товар в семейной лавке. По углам гостиной были расставлены напольные вазы с цветами, посредине большой дубовый стол со стульями, две горки с дорогой посудой, по стенам развешены картины. С потолка свисала хрустальная люстра.

Первым моим чувством был испуг. Хоть моя семья и жила в достатке, такой роскоши я никогда не видела. Хотелось бежать, куда глаза глядят. Мне казалось, что даже прислуга исподтишка смеётся надо мной.

Твой дед, к счастью, был очень чутким человеком. Он сразу всё понял и поспешил мне на помощь. Представив мне прислугу, он всех отпустил со словами: «Все могут быть свободны. А я пока покажу дом вашей новой хозяйке».

Кровь прилила к моим щекам. Ни одного имени от страха и смущения я, конечно, не запомнила. На ватных ногах последовала за своим мужем.

«Анечка, не надо стесняться. Это теперь и твой дом. И не забывай, что ты в нём хозяйка наравне с моей мамой. Кстати, ты ей очень понравилась», – сказал Серёжа.

Хотя его слова немного меня ободрили, я чувствовала себя неловко. Когда мы остались одни, поведала ему о своих страхах. Он смотрел на меня с такой нежной улыбкой и чувством умиления, что я невольно улыбнулась.

«Анечка, ничего не бойся. Я всегда буду рядом. Тебя здесь никто не обидит», – пытался он меня успокоить. Я была преисполнена к нему таким чувством благодарности, которое, наверное, потом и переросло в любовь.

Мы жили душа в душу. Серёжа ни разу не повысил на меня голос. А если я каким-то своим поступком или высказыванием вызывала его недовольство, он строго говорил: «Нюра, ты не должна так поступать».

Все домочадцы ко мне хорошо относились. И я платила им тем же. Мы подружилась и с Еленой Николаевной, и с Акулиной Васильевной, няней твоего деда.

Вскоре нэп стал сходить на нет. Наш дом был национализирован и превращён в типографию, а во время войны уничтожен немцами.

Когда нас выгоняли из собственного дома, я была беременна твоей мамой. Комиссары не разрешили нам взять ничего, даже пирогов вынуть из печи. Лишь Елена Николаевна сумела вынести старый саквояж, на который никто не обратил внимания, о судьбе содержимого которого ты уже знаешь.

Я чувствовала, что самое интересное бабушка приберегает напоследок. Но чаепитие затянулось за полночь. А ей нужно было отдохнуть. Поэтому, милостиво отпустив её спать, и сама направилась восвояси.

В субботу утром Лаура с семьёй отправилась на дачу к друзьям. А мы с бабушкой, проводив домочадцев и почувствовав некоторое облегчение от того, что никто не помешает ей предаться воспоминаниям, а мне – насладиться ими и вобрать в себя, продолжили беседу.

– Бабушка, где же вы жили после национализации вашего дома?

– Сначала у моих родителей. Серёжа пытался устроиться на работу. Но его нигде не принимали, учитывая не пролетарское происхождение. Когда открыли торгсины, он понемногу начал менять золотишко и серебро, припрятанные Еленой Николаевной, на продукты, пока кто-то его не сдал. Я ждала в это время второго ребёнка.

Папу тоже вскоре раскулачили. Пришлось ехать в какую-то глухую деревню к дальним родственникам. Будучи очень предприимчивым человеком, он начал выделывать кожи и продавать. В то время это был очень востребованный товар. Если бы не папа, мы бы сейчас с тобой не разговаривали.

У меня родился мальчик, но вскоре умер, – с горечью произнесла бабушка. – Елена Николаевна, не выдержав испытаний, слегла. У неё обнаружили чахотку, и вскоре она умерла, успев открыть мне тайну своей жизни. Её похоронили на деревенском кладбище. Твой дедушка так и не узнал ни о смерти матери, ни о сыне.

Я с нетерпением ждала когда же бабушка откроет мне тайну Елены Николаевны. Казалось, она специально медлит, чтобы помучить меня ожиданием.

– Сейчас попьём чайку, а то в горле что-то пересохло, и продолжим, —после паузы, казавшейся мне вечностью, произнесла она.

А я про себя подумала с некоторой раздражительностью: «Ну сколько же можно пить чай? Уже два раза пили».

Бабушка нарочито медленно, уже в который раз, доставала чашки с блюдцами из буфета, неторопливыми движениями заваривала чай и разливала по чашкам, в то время когда я сгорала от любопытства.

Наконец-то чашки были наполнены ароматным чаем, и я вздохнула с облегчением.

– Что, не терпится узнать тайну прабабки? – спросила бабушка с улыбкой, прихлёбывая чай из блюдца, и, наконец, начала свой рассказ.

– Елена Николаевна была потомственной дворянкой из обедневшего рода Карпушинских, красавица необыкновенная. Помню, когда впервые её увидела, меня поразили глаза – зелёные и такой формы, как только у кошек бывают, длинные каштановые вьющиеся волосы, собранные в высокую причёску, и гордая осанка.