Иван Ленивцев - Я своих не сдаю

– Натюрморт это, – тактично поправил Зосимов.

– А я и говорю, натюрморт, – не смутился продавец. – Между прочим, не простой натюрморт, а старый, очень даже старый! Мне его вчера братан привез… из Москвы. Да-да, из самой столицы! Он там на стройке работает… прорабом, вот! Их бригада дом ломала… особняк старинный… брат сказал – купеческий. Он ударил ломом, а там эта штучка-дрючка… натюрморт этот. Ну, братан его и пригрел, не пропадать же добру. А у них в бригаде бывший студент-художник работает, он-то и сказал, что натюрморт этот – вещь ценная и даже редкая, что рисовали ее эти… черт бы их всех побрал! и не выговоришь… крутится на языке… что-то вроде империалистов.

– Импрессионисты, – вежливо подсказал художник.

– Вот-вот, они самые – сионисты! – закивал жиденькой бороденкой продавец. – Братан и фамилии их называл, да я их забыл, помню только – чудные такие, ненашенские фамилии. Да и жили те художники давным-давно, когда меня еще на свете не было… и вас тоже. Так что, не сомневайтесь уважаемый, натюра… натюрморт старый, я бы даже сказал – очень старый и исключительно редкостный. Да вы сами на нее посмотрите, – он слегка приподнял холст. – Вот, смотрите, смотрите! Ишь, ишь зараза, как живая переливается! Видите, видите! Красиво, правда? Чисто змеюка… Ни в жизнь бы не продал, да бабки нужны, хочу старую тачку на новую поменять. Так что, берите уважаемый, вещь, как видите, о-очень ха-а-рошая!

– Согласен, может, и хорошая… А с другой стороны, вдруг – копия? – с видом знатока засомневался Зосимов. – Прекрасно выполненная копия. А что, вы этого не допускаете?

– Копия? Какая копия?! – растерянно переспросил бородатый, надуваясь праведным гневом. – Ты что дядя, обидеть меня хочешь? Я что, по-твоему, копий не знаю? Да через мои руки знаешь сколько копий прошло? Ого-го! – потряс он короткопалыми конечностями. – Десятки, сотни! Эти копии меня, как огня боятся! Избегают, трусливо стороной обходят, будто я – налоговый инспектор! Вот так-то! А вы тут заладили одно и то же: копия! копия!

Зосимов почувствовал, что краснеет, ему стало стыдно за свои, возможно, необоснованные подозрения.

– Допустим, что это копия, – вроде как соглашаясь, предположил продавец, не сводя с художника глаз. —Всего лишь, допустим. Ну и что? Вы же сами сказали – прекрасно выполненная копия. А раз так, то… то она тоже стоит денег. Лично я так думаю. А вы как?

– Как я? – Зосимов не знал, что и ответить. – Ну-у… не знаю. Одно дело – подлинник, другое – копия. Тут в цене разница.

– Вот и я об этом говорю, – громко щелкнул пальцами бородатый. – Все дело – в цене! Любая добротная вещь, пусть даже и копия, должна стоить денег, ну хоть каких…

Зосимов промолчал, лишь тонкие пальцы художника, нервно барабаня по прилавку, выдавали его волнение. Неужели чудо не состоится?

Продавец, чутко заметив нервные самоистязания явно клюнувшего на холст покупателя, мгновенно воспользовался этим.

– Папаша, отбросьте ваши гнусные сомнения, никакая это не копия, это есть самая настоящая натюра… я хотел сказать – натюрморт. Так что смело покупайте, не прогадаете! Хотите, я вам, как настоящему ценителю искусства, сделаю тридцатипроцентную скидку? Исключительно для вас, милейший! Только для вас! Можете еще раз внимательно холст обследовать, разрешаю. – И он, цепко держа натюрморт обеими руками, решительно поднес его к лицу художника, как свой последний решающий аргумент. – Вы принюхайтесь, принюхайтесь! Чуете? Тихоокеанской сельдью пахнет, иваси называется! Да тут один запах денег стоит…

И действительно, Зосимов уловил специфический запах сельди. «Фантастика! – закатил он глаза. – Надо же, как в нос шибануло! Вот это реализм!»

– Ну как, впечатляет? – самодовольно хихикнул продавец. – Копия так не пахнет! Это чистейшая натура, факт! Повезло вам папаша, купите жене в подарок, она вас будет на руках носить до самого Восьмого марта, а то и до дня Победы.

– Извиняюсь, а сколько вы за свою «натуру» просите? Я имею в виду, сколько может стоить этот натюрморт? Его реальная цена?

– Реальная? Гм-м… Я думаю, в пределах… – Бородатый замолчал, затем достал откуда-то из-под прилавка бутылку пива «Балтика», хрустко открыл ее о край прилавка и, выцедив пенистый напиток до дна, выдохнул: – Две тыщи!

– Две тысячи? – Зосимов машинально бросил руку в карман пытаясь вспомнить, сколько денег при расчете выдал ему черноусый Муса, сколько он оставил в «Трех богатырях». Выходило мало, очень мало. Но натюрморт никак нельзя было упускать.

– Что папаша, проблема с финансами? – заметил продавец заминку художника. – Понимаю вас, сейчас всем трудно – кризис. А, может вы считаете, что я дорого прошу? Ошибаетесь, милейший, эта картина даже без рамки стоит таких денег. Думаю, вы согласитесь со мной: две тысячи по нынешним временам – не шибко большие деньги.

– Смотря для кого, – нашел в себе силы огрызнуться Зосимов.

– А вот здесь вы совершенно правы, уважаемый, – снисходительно осклабился продавец. – Я сегодня утром своей супружнице кинул тысчонку на мелкие расходы, так она сразу пасть разинула: ты что мне копейки суешь?!

– Ну, знаете ли, ваше сравнение здесь неуместно! – искренне возмутился художник. – Может, для вашей жены тысяча рублей – копейки, лично для меня это – приличная сумма!

– А чего тогда по рынку шарахаетесь?! – в свою очередь озлился бородатый. – Не имеешь «бабок» – сиди дома! Все такие шибко культурные! А заглянешь в карман, там – вошь на аркане, да блох как на соседском Тузике! А гонору-то, гонору – выше рыночного забора! Мой вам совет: идите и купите своей жене медное колечко в уличном киоске, то-то она рада будет.

– Ты мою жену не тронь! – переходя на «ты», заорал неожиданно для себя осмелевший художник. – Ты ее мизинчика не стоишь, хам! Не тронь ее, эскиз недоделанный! Я тебе сейчас за свою жену скальп сниму… – Подняв вверх обе руки, Зосимов навалился на прилавок, отчего стал похож на отощавшего медведя – шатуна, пытавшегося добраться до куска мяса.

– Но-но, папаша! – трусливо отшатнулся от прилавка продавец. – Только без рук, без рук! И попрошу вас, ведите себя прилично, мы же с вами интеллигентные люди! Не забывайте: сейчас у нас не старое время, демократия у нас, либеральность! Уважаемый, если хотите знать, я исправно плачу налоги! Я помогаю двигать реформы! Я полицию содержу, вот! – Бородатый боязливо оглянулся по сторонам. – Давайте договоримся тихо-мирно, как цивилизованные люди… – Он вытер остатки пивной пены с бороды и, ударив указательным пальцем по прилавку, как бы поставил точку в цене: – Тыща!.. двести! Больше не сбавлю, я не желаю торговать себе в убыток.

И, шумно высморкавшись в клетчатый потолок, он принялся медленно, медленно сворачивать натюрморт в трубочку, исподлобья сторожа каждое движение покупателя. Видя, как толстые пальцы бородатого грубо мнут нежный холст, Зосимов испугался.