Иван Ленивцев - Я своих не сдаю

– Стойте! Погодите! Я согласен! – закричал он, роясь в карманах куртки. – Минуточку! Я сейчас, сейчас…

Наконец, достав дрожащей рукой мятый комок бумажек, Зосимов на прилавке стал пересчитывать: «десять… шестьдесят… сто… сто сорок рублей… и девять рублей мелочью… Ну и подлец же Муса, обманул… и я хорош, зачем забежал в закусочную?»

– Извиняюсь! Вот, сто сорок девять рублей… все, что имею. Еще раз извиняюсь… больше нет, к сожалению… Вы уж простите, – жалобно бормотал художник, выворачивая наизнанку карманы и подобострастно улыбаясь.

Бородатый, цепко схватив купюры с прилавка, шустро пересчитал их.

– М-м-м! – неопределенно промычал он. – Даже не знаю… вообще-то…

Зосимов, испугавшись, что бородатый передумает продать ему натюрморт, решительно сдернул с головы шапку.

– Вот! Возьмите! Шапку! Настоящая норка! Подарок жены к моему сорокалетию! Новенькая, почти не ношенная! – частил он, униженно глядя на продавца. Бородатый, ошарашенно дернувшись, уперся спиной о стену: в себе ли мужик?

– Берите, берите! – навалившись на прилавок, Зосимов настойчиво совал шапку продавцу. – Да вы не беспокойтесь, все без обмана, шапка новая, раза три надевал, жена ее за пять тысяч купила!

Бородатый взял шапку в руки, погладил нежно пальцами, губасто подул на мех – мех, вроде как настоящий, качественный, не инкубаторский. Но вместе с мыслями о качестве меха в голову заползло сомнение: а не продешевил ли он? а вдруг натюрморт и впрямь какой ценный? Однако, тут вспомнив, что он сам приобрел его сегодня рано утром у неизвестного, по виду – явно бомжа – за сто рублей, бородатый, протянув холст художнику, произнес с пафосом:

– Держите, уважаемый! Исключительно для вас, так сказать, от коллеги – коллеге по искусству! Только для вас, пользуйтесь! Эх, если бы не нужда проклятая…

Но Зосимов, не слушая стенаний бородатого продавца, расталкивая покупателей, сломя голову несся домой. Торопился… Однако, не выдержав внутреннего искушения, заскочил в первый попавшийся открытый подъезд. Где быстро развернул холст… Натюрморт при тусклом освещении невыключенной лампочки – казалось, ожил, заиграл всеми цветами радуги, нос тотчас ощутил аппетитный запах сельди, от желтого букета повеяло подзабытым ароматом прошедшего лета.

«Вот это да! Настоящий праздник для глаз! А сколько выразительности! внутренней силы! А какая гармония целого! А запах! Ах, какой запах! У-у! – Зосимов с шумом втянул в себя воздух. – Да, что ни говори, а у великих художников губа – не дура, любили мужики выпить, и в закуси толк знали, недаром на своих натюрмортах селедочку и прочую рыбку изображали. Пусть и вдрызг пили, но такое творили, такие шедевры создавали – мир по сей день любуется и ахает от восторга. Взять хотя бы этот натюрморт. Вроде бы как старый, а красками играет, словно вчера написан. И без экспертизы видно: талант! талантище! Жаль, что я не могу так творить. Одно мне непонятно: чей шедевр?»

И Зосимов принялся вертеть натюрморт в руках.

«Шарден? Мане? Пикассо? Дали? Вряд ли. Пикассо – кубист, Дали – сюрреалист, а первые двое хоть и писали натюрморт, но когда это было. Нет, кажись, меня не в ту степь потянуло, нашли-то в Москве, причем здесь иностранцы? Скорее всего, это наши… Может, Шагал? Или ранний Ларионов? А вдруг Кандинский? Очень даже похоже на них, конец девятнадцатого – начало двадцатого века. Должен же где-то быть автограф… Ч-черт! Ничего не видать! Ладно, дома разберемся…»

Бережно, с любовью он стал сворачивать холст.

«Недавно по телевизору показывали, – вспомнилось по случаю, – как на лондонском аукционе «Сотбис», похожий на натюрморт, кажись, Шагала, был продан за не помню сколько миллионов долларов. Долларов! Сумасшедшие деньги! Вот вам и: «Искусство – свято! Его не купишь, не продашь!» Классическая чепуха, придуманная идеалистами и коммунистами! Еще как искусство продается! Между прочим, тот лондонский натюрморт был найден на чердаке старого дома в Витебске, где Шагал то ли проживал, то ли родился… А интересно, за сколько я смогу свой продать? Точно не скажу, однако, думаю, его у меня с руками оторвет любой музей мира, будь то французский Лувр или испанский Прадо, не говоря уже о нашем Эрмитаже. Коллекционеры-миллионеры будут у меня в коленях ползать, умолять, чтобы я продал им этот холст! Слезмя просить будут! Потому как это не просто холст – это вершина, шедевр мирового искусства! А все остальное – есть чепуха! фальшивка! суррогат!

Крепко прижав к груди драгоценный натюрморт, Зосимов выскочил на улицу и победно вышагивая, как бы по гулливеровски сверху поглядывал на озабоченно снующих прохожих.

«Эх, люди, людишки! Все чего-то суетитесь, мельтешите, гоняетесь за призрачным счастьем, а спрашивается: зачем? в чем заключается ваше счастье? В новогодней елке? В дешевеньких подарках? В салате оливье? В полусладком советском шампанском? Фи-и! Как мелко, глупо, скучно! Вы носитесь по кругу, как гончие за зайцем не замечая меня! Кто я для вас? Гайка? Болт? Винтик? Маленький дрожащий человечек? Зря вы так! Пусть я маленький, но вы даже не подозреваете, что у меня в руках. Вот эта вещь перевернет всю мою жизнь так же, как изобретение колеса изменило жизнь рода человеческого! И никак не меньше! Да-да господа хорошие! И не вас, а лично меня впереди ожидает жизнь радостная, счастливая, творческая! Так-то, народ!»

Зосимов снежным вихрем ворвался в свою двухкомнатную малогабаритную квартиру, на ходу напевая им же сочиненную песню:

– Улечу из России, очень холодно здесь,

– Приземлюсь на Канарах, где бананов не счесть…

С кухни выглянула супруга Муза с перепачканными в муке руками.

– Интересно, куда это ты собрался, Зосимов? На какие еще Канары? Ты деньги принес? – Она по-собачьи принюхалась носом. – Подлец, ты опять пьян?! Где шапка? Пропил?

– Успокойся Музочка, у меня все под контролем! – жизнерадостно заверил супругу Зосимов. – Да, я капельку выпил, совсем-совсем немножко! И в тоже время можно сказать, что я пьян, пьян! Но не в прямом смысле – я от счастья пьян! Музочка, мне такая удача подвалила, такая удача! Я поймал за хвост…

– Заткнись! – клокочущим от ярости голосом оборвала его супруга. – Дрянь этакая! Ты что, издеваться надо мной вздумал?! Вчера нажрался до потери сознания, сегодня где-то успел нализаться: долго еще твое пьянство будет продолжаться?! Ты что, скотина, Новый год мне хочешь испортить, да?! – Выставив вперед мощную грудь пятого размера, Муза перешла в наступление. – Где деньги?! Куда дел шапку?! Ну, отвечай! – Точно кузнечным прессом, она прижала мужа к двери.

– К-какие деньги?! К-какая шапка?! – теряя последние остатки лирического настроения, Зосимов задыхался под жаркими телесами супруги. – О-отпусти… я тебе сотню таких шапок… деньгами завалю… будут тебе деньги, много-много… п-поверь мне, мужу своему…