Иван Ленивцев - Я своих не сдаю

Рано утром, еще до того, как собачники вывели своих питомцев на прогулку, Матрёнин в спортивном трико выбежал из дома. Утренний воздух, особенно за городом, был свеж и полон кислорода. Два вчерашних броска на свалку благоприятно подействовали на организм, дышалось легко, полной грудью, ноги хоть и побаливали, однако не подгибались от усталости, как вчера.

Возле сторожки его ожидал вертлявый бомж в зимней шапке. Настороженно зыркнув по сторонам он, должно быть для конспирации, обхлопал учителя по бокам, и не найдя ничего подозрительного, повел его куда-то в кусты, где возле импровизированной хижины из фанеры и целлофана было многолюдно. Окружив костер, обитатели свалки, должно быть варили завтрак в большом закопченном ведре. Пахло разваренной гречкой и помойкой. Вертлявый завел Матрёнина за хижину где, прислонившись к прибитой к березе доске, стояли лыжи. Много лыж, пар пятнадцать, если не двадцать. И куча лыжных палок. Здесь же находился и бородатый вожак похожий на Пугачева. Увидев учителя, он кивком поздоровался с ним и приглашающее махнул рукой, мол, выбирай, какие тебе надо.

У Ерофея Христофоровича глаза разбежались: сколько лыжных палок! попробуй найди тут свои. Он долго перебирал, ощупывал, осматривал – и наконец выбрал подходящие по росту палки. Пусть не ультровые финские, не телескопические, зато легкие, прочные и даже серебристого цвета. Явно не его, зато хороши, с такими не стыдно пройтись по аллеям парка. Ведь это не просто палки – это двигатель для его будущей карьеры. Он, конечно, не карьерист в негативном смысле этого слова, просто что-то должно наконец измениться в его жизни… в лучшую сторону, конечно. Надо думать, что должность методиста – это и есть то самое «что-то». Да что там думать – должность почти у него в кармане!

– Ну что, учитель, выбрал? – широко улыбнулся бородатый, жестом руки приглашая Матрёнина сесть на пустой ящик. – Смотрю, ты хорошие палки выбрал, небось, собираешься на них все мировые рекорды побить. А теперь, как говорится, шутки в сторону, давай поторгуемся, ужас как люблю торговаться, по молодости служил в Туркестанском военном округе, частенько по местным рынкам шлялся. Итак, начнем: мы тебе палки, ты нам денежки. Для начала обговорим цену за палки, опосля очередь дойдет до твоего… как его там?

– Раритет, – подсказал учитель.

– Во-во, он самый. Но учти, раритет пойдет по отдельной цене. Ну как, согласен? Думаешь? Ну, думай, думай…

Подумав, Ерофей Христофорович решил огорчить хозяина свалки – не торговаться – здесь не узбекский базар, а главное, у него денег – не расторгуешься. И он, выставив руку вперед, разжал ладонь, на которой, свернутые трубочкой, лежали четыре пятидесятки.

– Извините, уважаемый, вот все, что имею, – произнес он голосом много дней голодавшегося человека. – Еще раз извините, но дать вам больше я не имею возможности – у меня многодетная семья. У меня даже справка из домоуправления имеется о наличии троих детей… все пацаны, – зачем-то добавил он, вытаскивая из кармана заранее приготовленную старую справку.

– Многодетный, говоришь? – переспросил вожак, лишь бегло взглянув в справку. – Понятненько… Я сам из многодетной… Это меняет дело… Значит так, учитель, давай свои деньги, забирай палки и прочее свое раритетное барахло и вали с ними домой. Извини, браток, ножками, ножками придется топать. Велосипед мы у тебя конфискуем – я хочу, чтобы каждый мой человек имел собственный транспорт, чтобы все, как у людей. Мы как та моторизованная пехота из кино, не помню названия. Восемь велосипедов у нас уже есть, твой – девятый. Ты же учитель, человек умный, должен понять, что мы твои палки даром что ли, искали. Вон, всю свалку перешебуршили, перелопатили, целую кучу лыж для тебя нашли. Если желаешь парочку лыж – бери, не жалко… бесплатно бери, дарю…

На сей раз давайте оставим в стороне, с каким неимоверным трудом Матрёнин добирался до дома с объемным рюкзаком (рюкзак подарили бомжи) на спине, в котором больно елозила по ребрам швейная машинка «Зингер», тяжелым кирпичом давила на позвоночник многостраничная книга о полезной и здоровой пище образца 1883 года; и, возможно, хорошо, что бородатый не вернул серебряную ложечку – уж под ее тяжестью он, наверняка бы не дошел, потому как известно: в дороге и иголка тяжела. Или что-то в этом роде. Однако, что бы с ним ни случилось в пути, лыжные палки географ ни за что не выпустил из рук, ни за что!

И уже в тот же день поздним вечером, чтобы не привлекать к своей персоне больное внимание рядовых обитателей, которых хлебом не корми, а дай позубоскалить над необычным видом вроде бы солидного мужика, к тому же, учителя! педагога! – и вдруг с лыжными палками в руках! да еще почти летом! – Матрёнин, размашисто двигая палками, принялся наматывать пока что метры по аллеям парка. Почему метры? Да потому что, он как следует не отдохнул от утренней пробежки с рюкзаком, к тому же, как и все новое, необычное, скандинавская ходьба продвигалась туго, не по инструкции: руки с палками шли вразнобой с ходьбой ног, отчего чувствовал себя учитель, как корова на льду. И только на третий день, разобравшись в ошибках, Матрёнин пошел как надо: спина ровная, плечи откинуты, руки заработали крест-накрест с ногами, главное – в такт, в такт! Он также понял, что нельзя идти слишком быстро, но и медленно не стоит, желательно двигаться в темпе танка Первой мировой войны, то есть – пять километров в час. Футболка на Матрёнине пропотела, побелела от соли, однако усталости не чувствовалось, наоборот, захотелось закричать во все горло что-то лихое, хулиганистое. Не закричал – зачем пугать гуляющий по аллеям пожилой люд, пусть пенсионеры неспешно бродят, дышат чистым кислородом, ведут разговоры о маленьких пенсиях, о детях-внуках, о дороговизне жизни, об ушедшем здоровье. Как говорится, каждому овощу – свое время. Что верно, то верно.

Однако, вскоре невесть откуда появившийся шум разбудил сонные аллеи парка, мешая пенсионерам и любителям здорового образа жизни наслаждаться благословенной тишиной. Дико ревя моторами, чадя адским дымом, в парке появились автомобили. Из окон затонированных иномарок летели пивные банки, из динамиков рвалась бешеная музыка, глушимая лишь нашим знаменитым матом. По аллеям стало опасно ходить, и парк как-то незаметно опустел.

Матрёнин вспомнил, как называют автомобильных хулиганов – стритрейсеры, или, грубо говоря, местные мажоры, сынки обеспеченных граждан города и их пособники.

Недалеко от ворот, на центральной аллее, больше похожей на площадь, толпилась молодежь разного возраста, в том числе и школьники. Машины самых разнообразных марок с включенными фарами – сплошь иномарки – по взмаху мужика с флажком с ужасным ревом отправлялись бешено носиться по парковым аллеям, разгоняя последний пенсионный люд по домам. Асфальт был черен от тормозящих колес.