Иван Ленивцев - Я своих не сдаю

И народ здесь все больше хороший, а если и попадется гнилой человек, то это все больше случайно залетный, такие в суровых условиях острова не приживаются, и никакими большими деньгами их здесь не удержишь. Так что, чтобы сюда приехать и жить на этом забытом богом острове, нужны веские основания. Вот как у меня, например.

Валюха, я одного не могу понять: чего мужикам от меня надо? Я не про нормальных мужиков говорю – здесь все ясно и понятно, чего им надо – я про своих бывших мужей-любовничков спрашиваю. Я им всем свободу предоставила, живите как хотите, только обо мне забудьте, как я забыла о вас. И что ты думаешь, забыли они обо мне? Ага, как бы не так! Думаю, няньку-кормилицу они во мне потеряли, вот что. Мужская натура ни за что не желает уступить нашей, женской; наверное, это повелось еще с древних времен, когда любой, даже самый зачуханный мужичок, считал себя на голову выше женщины. А я своим мужикам это их превосходство обломала. Р-раз, и нету меня! Ох, как им должно быть обидно! Будто, осиротели они. Как я уже говорила, к нам на остров трудно попасть: и заповедник здесь, и воякам приглянулся, потому как отсюда до Америки рукой подать. Судно-снабженец ледокольного типа раз в год заходит, да и вертолет – редкий гость, потому как погода здесь часто не подходящая: то ветра сумасшедшие, то морозы трескучие, то туманы опасные. Так что я здесь, вроде бы как надежно укрылась и от тупого Корнева, и от ревнивого Славика, ну и от прочих, уже давно забытых сердцеедов. Валюха, без хвастовства тебе скажу: здесь на этом острове, мужики меня прямо-таки боготворят – таких как я, на сотни-сотни километров не сыщешь, тут все больше эскимоски, а это уже для наших мужиков – экзотика, а для души у них – я! Я! Правда, есть в заповеднике одна лаборанточка, но она худая, как разделочная доска для минтая.

Ну да бог с ней, с лаборанточкой, отвлеклась я. Короче, думала я, что надежно укрылась от ревнивых и мстительных мужичков. Оказалось – нет, не угадала. Однажды прилетел к нам вертолет с учеными-москвичами. А я по рации заказала привезти мне с материка этим вертолетом кое-какие овощи-фрукты, лучок там, чесночок с огурчиками-помидорчиками и прочими яблоками-апельсинами. Ну никак нельзя здешним мужикам обходиться без зеленых витаминов в полярных условиях. Когда принялись разгружать овощи, из-за ящиков вылез… кто бы ты думала… Корнев! Мой бывший! Я прямо так с лесенки вертолетной и грохнулась, хорошо, что снег мягкий был. Вот так подарочек с материка! Ну, сволочь, думаю, как же ты сюда попал? Как меня вычислил? Наверное, догадался, что я с полярниками уехала, узнал, проследил куда, недаром же он десять лет прокурора Первореченского района возил. И что мне теперь делать с этой скотиной безрогой? Вопрос, однако. А он бах! на колени – и давай умолять меня вернуться к нему, мол, все твои измены прощу, давай заново все начнем. Мне, хлебнувшей море свободы – и к этому слабовольному сопле? Да ни за какие блага на свете! Да боже упаси! Нашел дурочку! Раскричалась я – подошли летчики-вертолетчики и прочие полярники и ну пытать его: кто такой? откуда? к кому? Он начал мямлить, на меня пальцем показывать; я, не дождавшись его внятных объяснений, коротко объяснила собравшимся, кто этот тип и чего ему надобно. Парни, будто на лету ухватили мое желание и единодушно проголосовали за то, чтобы отдать нарушителя пограничного контроля голодному белому медведю, что поблизости наблюдал за выгрузкой вертолета в надежде, что ему перепадет чего-нибудь съестного. Ой, Валюха, видела бы ты, как мой бывший испугался! Обмочился, стал деньги «летунам» предлагать, чтобы только они его назад увезли, за унты их хватал, обещал дорогу на остров забыть, навсегда забыть. Не понял дурачок, что подшутили над ним. Увезли его этим же рейсом в Певек, где он взял билет почему-то не во Владик, а через Москву в Минск, в Белоруссию, откуда родом. Я было вздохнула свободно, но тут вспомнила о Славике. Раз уж Корнев до меня добрался, то и этот доберется, скорее всего он выпытал у него, где я могу находиться. Славик гораздо опаснее трусливого Корнева, он мстительный, злопамятный, от него подлости жди с любой стороны. И я со страхом стала ждать судно ледокольного типа, которое снабжало меня свежими продуктами. И угадай, кого я первым увидела на его борту? Правильно – Славика! Стоит паскуда у борта и ехидненько машет мне ручкой, мол, привет, дорогая моя, ненаглядная. Внаглую машет, орет что-то во все горло! Судно пришвартовывается, ничего не слыхать. Стою, от навалившегося страха дыхнуть не смею. Тело вдруг разболелось, видно вспомнило Славикины жесткие кулаки. Потом я зубы сжала, взяла себя в руки, одно думаю: ну что, мститель-женоненавистник, поквитаться со мной прибыл, ну давай, попробуй, только учти Славик, я уже не та прежняя покорная раба, которую ты избивал до посинения, я – другая.

А он сбежал с трапа и айда меня метелить. Представляешь, прилюдно! Ну не придурок ли, а? У меня все нутро от боли прямо захолонуло, я извернулась и ка-ак дам ему ногой под яйца. Ты бы видела Валюха, как он взревел, ну чисто морж голодный. Юлой крутанулся, на колени бах и ртом воздух хватает, хватает, словно гусь полярный – рыбу. Видно, как больно ему. Но жалости к этому зверю у меня ни граммочки: а мне было не больно, когда он меня руками-ногами избивал до посинения? А тут еще ледокольщики подошли, наши полярники подтянулись; в общем, наваляли бывшему моему Славику по самые карманы. А он, гад упертый, кровью харкает, а успокоиться не желает, двумя ходками в зону хвастается, грозит всех «на перо посадить». Капитан приказал этого буйного «зайца» связать и кинуть в какой-то канатный ящик, и не кормить, пока не перебесится. Я, подлая моя душонка, попросила капитана высадить Славика где-нибудь в тундре, мол, там ему самое место. Капитан засмеялся и пообещал, что в тундре не в тундре, а в какой-нибудь Амдерме или Нарьян-Маре он его точно высадит, потому как на сей раз они идут не во Владивосток, а в Мурманск. Вот спасибочко, поблагодарила я капитана, а про себя подумала, что из-за этого психованного придурка жить мне теперь на острове Врангеля до окончания дней своих, жить и не высовываться под охраной полярников, солдат и белых медведей.

Пишу тебе, а сама думаю: ну почему ко мне так льнут непутевые мужики? Ладно бы нормальные, так нет же… Валюха, может меня бог наказывает за грехи нашей далекой молодости? Хотя вряд ли, те грехи я давно слезами искупила, битым телом своим искупила, ранами душевными. Да и в церковь я несколько раз ходила, исповедовалась, неоднократно у бога прощения просила. До сих пор слова помню: «Господи! Помилуй меня. Прости каждый мой грех… каждый грех!» Эх, Валюха, Валюха, что ни говори, а жизнь – сложная штука. Вот я сорок пять лет прожила, а до сих пор не пойму зачем, для чего я появилась на этот свет? Конечно, можно разное говорить, зачем и для чего. А если кратко, но объемно – думаю, появилась я для радости – и точка! Для мучений – не стоило бы родиться. Валюх, верно я говорю?