Игорь Синицын - Клише участи

«Виски «Белая лошадь» чистое, как слеза. По стакану можно? -Можно. По другому можно?– Можно. Дальше удержаться можно? – Нельзя». Да… виски сейчас помогло бы. Из какого же это спектакля? «Четвертый»? Неплохой был спектакль в БДТ… Они опоздали к началу и первое действие простояли на галерке… Нет, там была другая песня, но очень похожая по стилю. А еще тогда его покоробило от услышанного : «…но она почему-то любит заниматься этим именно с тобой». Главный редактор говорит герою… Это же плагиат, сперто у Хемингуэя слово в слово. Но, может быть, Симонов сделал это неосознанно, непреднамеренно, просто забыл, откуда эта фраза всплыла в его мозгу и посчитал за свою. Такое бывает. Они еще с Леной поспорили тогда в антракте на эту тему…

Пожалуй, придется встать, выключить «козла», слишком душно становится…

Заснет он сегодня или нет? Похоже, что нет. Бессонница – первый симптом невроза, как тебе известно.

…Выйдя из дома, они долго ждали трамвая. До Ланской могла довести только «двойка», а она ходила редко.

– В ту сторону уже три прошло, а оттуда ничего.

– Давай не будем спешить. В субботу электрички идут одна за одной. Приедем, когда приедем.

– Хочется побыстрее, раз уж мы, наконец, собрались. Пока тебя раскачаешь, всякая охота пропадет. Они звонили и передали, что будут ждать нас к ужину, что без нас не сядут за стол.

– К ужину мы успеем, разве только у них не принято ужинать раньше семи.

Он представил, как «двойка» сейчас заполняется пассажирами на кольце у ЦПКиО, из диспетчерской выходит вагоновожатая, залезает в вагон, занимает свое место перед простеньким пультом, раскладывает пачки талонов, что-то чиркает в путевом листе, терпеливо дожидается бегущих к трамваю, через зеркало окидывает взглядом салон… и вагон трогается. Всегда, когда так представишь, трамвай тут же приходит. Громоздкую хозяйственную сумку, мешавшую ему в руках, поставил на землю. Ее содержимое – банка с салатом из морской капусты и пара батонов, раздражало его.

– Все-таки надо было купить бутылку вина или шампанского Неудобно с пустыми руками заявиться, тем более с этой убогой банкой. Уж лучше, вообще, ничего не везти – как ты не понимаешь!

– Не выдумывай. Все знают, что мы студенты, откуда у нас деньги на шампанское? А на даче постоянная нужда в свежем хлебе, вот мы его и везем. Иди по вечерам вагоны разгружать, как многие делают. Тогда и говори…Тогда и требуй…

– Мы оба получаем повышенные стипендии, родители нам помогают, живем на всем готовом, за квартиру не платим… Зачем мне разгружать вагоны? Ради идеи о мужчине-кормильце? Моя работа о сплено-коронарном анастомозе заняла второе место на городском конкурсе студенческих научных работ… Я не виноват, что за это не платят. Я пойду разгружать, я не против, но скажи – ради чего?

«Прекрати. Она-то в чем виновата? Она так обрадовалась этой поездке, вот и не порть ее. Смотри, как она напряжена… Ты можешь обидеть ее нечаянно и по своей толстокожести даже не заметить этого. Помнишь недавно… вы должны были пойти в театр, ты пришел из института, дверь открыла она и ты увидел, что она постриглась. – Ну, как? – с задорным кокетством тряхнула стриженными волосами. Буркнув, что тебе не нравится, что слишком коротко, прошел в ванную, оттуда на кухню, и только заждавшись, что обед не подают, заподозрил неладное и вернулся к ней в комнату. Она, свернувшись калачиком на стуле, затравленно смотрит в окно, а глаза на мокром месте. – Я думала тебе понравится, хотел сделать сюрприз… – сказала она, уже успокаиваясь, а вернее свыкаясь с обидой. – Да я просто не пригляделся, стрижка модная, тебе идет… – лгал он распухшим от слез глазам, с неприязнью оглядывая оголенную парикмахером шею».

Когда они сошли в Репино, было ровно шесть вечера. Дождь, заставший их на платформе Ланской, кончился, пройдя здесь, очевидно, сильным ливнем – набухший, порозовевший песок еще продолжали размывать узкие струйки стекающей под уклон дождевой воды, стволы деревьев до ветвей почернели и в воздухе стояла сырость.

– Обними меня. Холодно. – в треугольном вырезе жакетки была видна плоская озябшая грудь, покрытая гусиной кожей, и он подумал, что действительно похоже на гусиную кожу. Он распахнул свою куртку, Лена юркнула подмышку, и так они пошли, прижатые друг к другу его рукой. Сегодняшним утром, рыская по антресолям, он извлек из-за коробки с елочными игрушками джинсы, что сейчас были на ней – подростковые, с аляповатым тигром на заднем кармане. Сидели они мешковато, да и коричневая жакетка тоже. Она сильно похудела после того, как в летние каникулы перед пятым курсом съездила на юг, в Гудауты. Он просто не узнал ее по возвращении – лицо заострилось, стало суше и жестче, выступили ключицы. Она стала стройней, но одновременно пропало юное в облике. Он понимал, что произошедшая перемена прочна, и возврата к прежнему облику не будет. Для него это было потрясеньем. Он-то был влюблен в ее прежний образ и не хотел никаких отступлений от него. Что произошло там на юге? Один месяц – и такая метаморфоза.

– Когда ты была здесь в последний раз?

– Давно, года два назад.

– Не заблудимся? Эти дачные поселки так спланированы, что отыскать нужный адрес всегда превращается в проблему.

– Там негде плутать, их дача у дороги. В тот раз дядя Миша подарил мне томик Блока. Он считал, что в «Снежной деве» есть строки про меня : « И

я, как вождь враждебной рати, всегда закованный в броню, мечту торжественных объятий, в священном трепете храню»… Не понимаю твоей усмешки. Раньше ты не иронизировал над моими слабостями. Тебя что, жизнь замучила, как всех?

« Да, раньше… Действительно, с этого все и началось у них. В десятом классе. Он впервые пригласил ее в кино и они долго шли по Савушкина, обсуждая роман « Кентавр» , печатавшийся в то время в «Иностранке». Моросил дождь, нисколько не мешавший им. На ней был серый плащ, старенький, какого-то немыслимого фасона и, наверное, с чужого плеча, скорее всего мамин. Потом они стали читать друг другу стихи- естественный порыв, безо всякой рисовки. Они хотели раскрыться друг перед другом, они же были только вдвоем. Она читала своего любимого Бернса… Он поразился ее выбору, когда услышал, как она с каким-то хищным вызовом и внутренним одобрением, начала: «Так весело, отчаянно шел к виселице он. В последний раз, в последний пляс пустился Макферсон. Привет вам, тюрьмы палача, где жизнь влачат рабы. Сегодня ждет меня петля и гладкие столбы. Я жизнь свою провел в бою, умру не от меча. Изменник предал жизнь мою веревке палача. Разбейте сталь моих оков, верните мой доспех. Пусть выйдут десять смельчаков – я одолею всех. …Но жалок тот, кто смерти ждет, не смея умереть… Так весело , отчаянно шел к виселице он. В последний раз, в последний пляс пустился Макферсон».