Ирина Говоруха - Зависимые от жизни

Мы целыми днями были заняты: вязали круги на табуреты, боролись с ячменями, сжигая на уходящую луну овес, и учились выкатывать испуг.

– Главное, яйцо должно быть свежее, не лежавшее в холодильнике. И не забудь после проткнуть его цыганской иглой и вымыть руки по локти.

Потом приходил дедушка в шапке-ушанке с вязкой дров и сбрасывал их на газетку у грубы. Шапку не снимал даже летом, так как у него очень мерзла голова. И каждый раз спрашивал, хлопая себя по карманам:

– Что, опять колдуете?

Бабушка отмахивалась:

– Не мешай нам. Ты корову напоил?

Я тогда носила вельветовое платье и рейтузы со сползающей ластовицей. Бабушка – неизменный фартук поверх бумазейной юбки и коричневые чулки на толстых-претолстых резинках. Даже в девяносто лет, когда она уже не подходила к плите, где кипела мелкая, словно горох, картошка для свиней, и не копалась в огороде, выстилая под клубникой сухую солому, утром поверх платья всегда надевала фартук.

– Бабушка, зачем? Вы же не делаете грязной работы.

– Для меня это равносильно выйти с непокрытой головой.

Матвей слушал, улыбался, кивал, а потом вдруг спрашивал:

– А когда ты впервые увидела море?

– В два с половиной года. Родители взяли путевку в профсоюзе и привезли меня в Скадовск. И я чуть с ума не сошла от восторга. Теплая вода, крупный песок и залежи йода в воздухе. Мама постоянно повторяла: «Глубоко дыши, здесь очень целебный климат. И я бегала между лежаками, размахивала панамкой, кричала как чайка и постоянно лезла в воду. Папа поил меня крем-содой и носил фотографироваться с замученным полуживым питоном. Мама щелкала семечки, читала «Роман-газету» и неподвижно лежала. Часами. Она говорила, что ей нужно отдохнуть, а так как папа редко бывает дома – пусть занимается ребенком. И мы с ним дурачились и делали все, чего нельзя: ели зажаренные пирожки, пили воду из фонтана и полностью закапывались в песок.

Однажды все купальные и не купальные трусики оказались мокрыми. Папа завернул меня в полотенце и отнес на обед в ресторан. Как сейчас помню тележки, на которых развозили тарелки со свекольным супом и макаронами по-флотски. Постоянный нависающий шум и стук алюминиевых вилок. К нам подошел официант – практикант института пищевой промышленности. Длинный парень в белом тесном халате с жидкими подростковыми усами и большими ладонями. Они мне напоминали тюленьи ласты. Он спросил, понравилась ли мне манная каша, и ущипнул за щеку. Я спрыгнула с родительских колен, чтобы рассказать, что такую кашу я не люблю и давно не ем, как развязалось плохо закрепленное полотенце. Я стояла перед ним голая, красная от стыда и не представляла, как выйти из создавшейся ситуации.

– Ты и сейчас так сильно стесняешься?

Я в шутку хлопнула его по лбу и прошептала:

– Балда. Поздно уже.

Матвей открывал дверцу, помогал выйти из машины и провожал до подъезда. Он приезжал с букетом зеленых роз Super Green и с синей орхидеей. Лечил, когда болела бронхитом, и читал любимую сказку о Манечке, Ванечке и злых гусях Бабы Яги. Вел себя, как сельский доктор, запаривая почки сосны и подорожник, и как самый очаровательный ловелас, целуя пальцы и кошачье место между лопатками.

Лина в этот момент чувствовала себя самой несчастной на свете. Она лежала на диване, спрятав ноги в гобеленовые подушки, пила ройбуш и испытывала тоску, которая собиралась во рту вяжущими ягодами шелковицы. А еще скуку, словно в пьесе Чехова «Три сестры». В доме было чуть влажно, как после генеральной уборки, и минорно. Ей даже казалось, что постоянно звучат «Вариации на одной струне» Паганини.

За окном быстро менялись кадры: на стоянке тасовались машины, в булочной разгружали еще горячие плетенки, выла двухтональная сирена скорой помощи и скрипела чья-то плохо проклеенная обувь. Все было не то. Она нуждалась в Матвее.

Ей хотелось, чтобы он как всегда влетел после заоблачной высоты самолета и наполнил дом драйвом танцующих толстошеих облаков. Чтобы достал подарки из потайных карманов объемного чемодана, разложил на столе сладости и легкие вина для девушек. Футболки торговой марки Tom Farr, платья, балетки, куртки и несколько пальто. Лина с Сашкой бросились бы все это мерить, а потом – на кухню кормить запеченной телятиной, салатом и изящным десертом по книге французского кулинара Поля Бокюза. А он бы традиционно спросил:

– Девчонки, как ваши дела?

Они, перебивая друг друга, рассказали бы о школе, переменах, на которых педагог-организатор заставляет играть в подвижные игры, о Витьке из десятого класса. Об учительнице информатики, истеричной старой деве, собаке, которой давно уже нужно сделать операцию, о соседке, которая слишком громко включает новости, бабушке и планах не каникулы. О телятине с чесноком, домашней горчице и кориандре. А он уточнял бы, смеялся и предлагал:

– План на сегодня такой: сейчас едем на выставку Юлии Сафоновой, полюбопытствуем на ее зеленого слона, потом в кино, а на ужин – в «Рукколу».

Сашка тут же садилась бы выбирать фильм, просматривая трейлер за трейлером, и заодно читать об Апулии, откуда родом самый вкусный хлеб.

– Пап, а как дела у тебя?

– Все хорошо.

Услышав это приятное уху «хорошо», продолжали бы повествовать о себе.

Они редко расспрашивали его о сотрудниках, а он особо и не рассказывал. Молчал, что в офисе постоянно холодно и никакие обогреватели не спасают, а бухгалтерскую кофту из ангоры все носят по очереди. Даже мужчины. О стремительно несущемся вверх курсе евро и теперь впустую заключенных зимних контрактах. Об изначально неправильной заводской комплектации и новых корейских поставщиках, у которых вся еда красно-оранжевого цвета. О том, что случайно в команде оказалось аж пять Денисов.

Только теперь все было по-другому. О его новом увлечении кричало все: походка, расслабленные мышцы лица и ярко-зеленый сердечный свет, как из диапроектора. Он стал еще внимательнее и предупредительнее. Слишком всесильным, словно жил под каким-то неиссякаемым каннабисом 18 18 Каннабис – психоактивное вещество, получаемое из конопли: марихуана, гашиш и гашишное масло. . И были налицо все признаки колдовства. Когда Лина молилась, Матвей зверски зевал, его мутило от запаха ладана, зрачки бегали против часовой стрелки, и он слишком агрессивно воспринимал критику в сторону Киры. Лина заказала в церкви Сорокоуст о здравии и молебен Пантелеймону-Целителю, съездила к бабке в Немишаево, которая потребовала его фото и ношеные трусы. Над фото долго водила ножом, капала свечным воском и читала молитвы, постоянно мучаясь отрыжкой.

– Ой, доцю, тут такая порча. Закажи еще Молебен Пресвятой Богородице о благополучии семьи.