Ирина Говоруха - Зависимые от жизни

А теперь – сюрприз! Помнишь, как мы хотели пойти на спектакль в театр Леси Украинки? Да, только началась война, и театр эвакуировали. Я на фронт, ты – в госпиталь. А сегодня иду по Крещатику и вижу афишу. Театр вернулся в Киев, и 18 мая в 18:00 дают «Дядю Ваню». Это же тот самый спектакль!!! В конверте два билета для нас. Выменял у спекулянтов за две пачки чая и плитку трофейного шоколада. Я успею к этому дню вернуться в Киев. В четверг вечером из Ленинграда будет спецрейс. Командир экипажа – мой знакомый военлет согласился взять меня, так как его бортинженер в госпитале. А я все-таки кое-что шурупаю в этих стрекозах с пропеллерами. И мы снова будем сидеть рядышком. Я буду вдыхать запах твоих волос, отдающих ржаным хлебом и лопуховым отваром. Трогать руки, которые ты каждый раз перед сном смазываешь бесцветным вязким глицерином.

Пусть эта неделя пролетит незаметно, на одном дыхании. Прощаюсь совсем ненадолго.

Твой Матвей

Я читала и гладила ладонью каждую букву. Медленно двигалась по строчкам, вкушая слова, словно сладости. Отслеживала, как невыносимо болят гардеровы железы, вырабатывающие жидкость с незначительным количеством белка. Потом встала, чтобы открыть настежь окна. И пусть падают на пол сгустки тополей. И пусть длинные солнечные лучи, как широкие атласные ленты превращают их в кокосовую койру 16 16 Койра – волокно из межплодника орехов кокосовой пальмы. . Я испытывала нежность, легкую влюбленность и восхищение.

Потом набрала его номер, и мы поговорили тихо, словно прячась в тени широченных дубов:

– Это со мной впервые. Ты пробрался сквозь тело, мышцы, футляры с кровью, нервные сплетения и прикоснулся к облаку души.

Он промолчал. Он не мог говорить, так как с дочерью и Линой как раз находился у ворот старого кладбища. Начались поминальные дни. Я слышала потусторонний шепот встречающих, одетых в новые рубашки и бережно прижимающих к бокам буханки круглого хлеба. Пахло киселем и гречневыми блинами.

– Ты здесь?

Он ответил тихо, не открывая рта:

– Я теперь всегда буду здесь.

– Долго?

– Всю жизнь…

Для второго свидания я выбрала белое платье с синими и красными полосками. Его еще в далеких 30-х годах XX века придумала Коко Шанель, разгуливая в матроске по пляжу. Под платье надела белоснежное белье, пахнущее лавандовым корнем, так как в комоде долгое время лежал атласный мешочек с ароматическим саше. Образ дополнили синие лаковые балетки на босу ногу и красная сумка.

Тот день был цветным. Цвет проявлялся во всем: в разговорах, паузах, в принесенных роллах и движении маршрутных такси. И постепенно я стала думать о Матвее тоже в цвете. В гамме огня, лета и спелых манго.

– Куда мы едем?

Матвей красиво разворачивался в сплющенном узком туннеле. Его рука сжимала мою ладонь, и легкое покалывание атаковало все нежные гладкие места, спрятанные под трусиками. Рука была очень теплой и передавала мне все, что ей удалось потрогать за день: виргинскую древесную массу кофейного стаканчика, чехол на руле из искусственной кожи, девичью шаль, которая упала в ландыши, две пары женских рук, шерсть терьера, похожую на волосы и фарфор солонки.

– Ты любишь суши?

Меня слегка кольнула схожесть вопроса.

– Обожаю. Наверное, потому что попробовала их позже всех, около года назад. Уже в городе был миллион японских ресторанов, уже люди сами дома стали готовить это блюдо, покупая нори, тофу и правильный рис Nishiki, Kahomai и Minori, а я все никак.

Матвей слушал меня с улыбкой. Я его умиляла некоей своей старомодностью.

– А я первый раз попробовал суши в Вене в 2000 году. В то время даже в Америке суши были популярнее, чем кока-кола. Мы с партнером ехали обедать, и он спросил, как я отношусь к японской кухне. Я ответил, что никак, потому что понятия о ней не имею. И тогда он пригласил меня в Yellow – паназиатский ресторан с пластиковым дизайном, который находился недалеко от мэрии в шестом районе Mariahilf. С улицы ресторан не впечатлял и напоминал гофрокартонный посылочный ящик, зато внутри был похож на все известные мне желтые блюда одновременно: омлет, тыквенный плов, чакин-шибори и морковные котлеты. В нем желтым было все – стены, потолки, столы и стулья. По вечерам, когда проходили закрытые вечеринки и выдвижные панели прятали окна, ресторан превращался в сваренное вкрутую яйцо.

Потом он отвлекся, пробежал глазами сообщения в телефоне и коротко позвонил Лине. Сказал, что занят, и подготовку к последнему звонку обсудят вечером.

– Так вот. Суши были превосходными, и я узнал, что обучаются этому мастерству около пяти лет. Два года идет на освоение риса, три – на понимание рыбы. Экзамен состоит из многих заданий, самое сложное из которых – взять, не считая, рис для одного суши. В руке должно оказаться ровно сто зерен риса.

– Не может быть!

– Так говорят.

– А еще это блюдо могут готовить только мужчины.

– Почему?

– У вас выше температура тела.

– Где?

Матвей засмущался или притворился смущенным.

– Вообще выше. Это влияет на качество готового продукта.

Мы зашли в «Сушию». Над головами висели желтые и красные кубы, словно рождественские подарки. В пробирках шумела беловатая вода, напоминающая рисовый отвар.

– Можно сесть возле тебя?

– Нет. Сядь напротив.

Матвей обошел стол, подозвал официанта и стал вспоминать.

– В прошлом году я был в Дюссельдорфе на тренинге от компании. Мы не выходили из конференц-зала целый день. Устали жутко, и принимающая сторона организовала нам ужин, а потом баню. В ресторане играла музыка, что-то типа джаз-мануша, и я пригласил интересную немку на танец. Она была, как все, – рыжая, без косметики и очень непредвзято одета. Небрежно сколоты волосы, словно расчесывались позавчера, и постоянная внутренняя сосредоточенность на карьере. Говорят, что всех привлекательных немецких женщин сожгли в эпоху «охоты на ведьм». За двести лет уничтожили тех, кто был красив, леворук, имел черную кошку или «дьявольскую печать» на теле. Этой печатью могло оказаться обычное родимое пятно.

Так вот, мы общались, танцевали, и в какой-то момент мои руки с талии плавно скатились вниз и оказались у нее на бедрах. Она отреагировала молниеносно. Влепила мне смачную пощечину, и тут же затихла акустическая гитара.

– У нас так не принято, – сказала она настолько громко, что услышали, наверное, даже повара, быстро обжаривающие стейки с кровью.

Я извинился, и мы продолжили вечер. А в бане, когда я направлялся к бассейну, эта самая девушка вышла навстречу абсолютно голой и даже не смутилась. На ней не было ни полотенца, ни крохотных трусиков, ни волос, прячущих раздвоенность губ. С тех пор границы дозволенного у меня немного сместились.