Ирина Говоруха - Гинеколог. История художницы

В седьмом классе, когда у Люськи началось половое созревание, случился первый приступ. Она торопилась в книжный магазин, так как давно присмотрела себе тетрадку с Микки-Маусом, и вдруг перед глазами все стерлось и осталась только маленькая желтая точка, напоминающая крохотного солнечного зайчика. Она сфокусировалась на ней и стала идти, будто пьяная. Куда точка – туда и Люська. Точка на дерево, и она туда же. Точка в кусты – Люська вприпрыжку. Прохожие шарахались. Какая-то сердобольная тетенька схватила ее за руку чуть выше локтя и спросила:

– Девочка, ты видишь, куда идешь?

Люська попыталась рассмотреть ее лицо и отключилась.

Ее положили на скамейку. Кто-то забежал в овощной магазин вызвать «скорую». В это время Люська пришла в себя, забилась в судорогах и упала на асфальт. Вокруг нее собиралась толпа. Какая-то любопытная старушка порылась в тетрадках и высмотрела номер школы. Там дали домашний адрес и телефон, а «скорая» все не ехала. Дома оказался Танькин муж. Он заскочил на минутку выгрузить самогонный аппарат, а заодно и перекусить. Когда раздался звонок – испугался, вылетел пулей и только на светофоре заметил в руке полную ложку борща. Он прибежал, схватил Люську на руки и больше километра тащил до больницы. Там ее долго обследовали, брали анализы и не понимали, что делать дальше. Мама с серым лицом сидела на краешке кровати, а Люська смеялась и пыталась рассказать, как все происходило:

– Мам, я просто увидела желтую точку. Ну, такую, как капля меда.

Мама гладила ее по голове и плакала:

– Доченька, какую точку?

Люська широко улыбнулась и вдруг радостно вскрикнула:

– Да вот же она!

И стала ловить ее на маминой груди. Лезла пальцами в петли ажурной кофточки и пыталась достать чуть ли не из кожи. Потом опять начались судороги.

Диагноз все не могли поставить. К вечеру поднялась температура, и усугубился бред. Началась рвота, и ее перевели в другое отделение. Там догадались исследовать легкие, вставить дренаж и откачать гной. Таким образом вопрос операции стал ребром.

В клинику Амосова детей свозили со всей Украины. Грудничков, дошкольников и старшеклассников. Прибывали разные: имеющие надежду и средства и не имеющие ни того, ни другого. Одни уезжали домой умирать, другие с пластырем на груди и только что снятыми швами собирали семена петуний, рисовали мокрыми мелками и наблюдали за белками.

Люська запомнила всего несколько эпизодов: свой страх, красавицу Иду и блаженного Марка-американца. У Иды на спине болталась длинная черная коса, подобно батогу, и ноги в ажурных колготках даже в жару. Она всех в палате научила их делать. Для этого нужно взять шерстяные колготы на пару размеров меньше, а потом скрупулезно спускать петли. Одну за другой.

Когда Ида уезжала, раздарила все свои вещи. Дневник с фотографиями Юры Шатунова, календарики, нитки для макраме. Говорила: «Мне осталось только молиться. Сколько Бог отмерял, столько и будет».

Каждый день к ним приходил голубоглазый, словно ангел, парень по имени Марк. Он купил для отделения какой-то модный аппарат, всем помогал и рассказывал о Боге. Делал с малышами аппликации, рисовал мультяшного Пифа и тетю Агату, раздавал красочные журналы, и Люська с большим восхищением рассматривала чужую и очень счастливую жизнь. Красивых женщин с челками-валиками, пикники, ретро автомобили и модную одежду, а еще двухэтажные фруктовые тарелки, открытые окна с кружевным тюлем, мозаику, переливающуюся на солнце, и бабушек в вязаных пончо. И она тоже стала молиться. Ей казалось, что главное – поверить в Бога, и он ее исцелит. Поэтому, вернувшись домой, исправно бегала по воскресеньям в церковь, относила панихиды и целовала плащаницу.

Полгода Люська не ходила в школу и восстанавливалась, а когда окрепла – заканчивалась четвертая четверть. Она безнадежно отстала, не могла решить простейшее уравнение и написать изложение. Маму вызвали к завучу и предложили оставить ребенка на второй год, но Рая была непреклонна:

– Тяните. Переводите из класса в класс, а я сама с ней разберусь. Не всем же быть директорами фабрик. Кому-то нужно перематывать пряжу, разносить почту и продавать бочковой квас.

Так Люська пересела за последнюю парту и стала двоечницей. Перед каждой контрольной приходилось суетиться и договариваться, чтобы дали списать. О репетиторе не было даже речи. Денег и так не хватало, да еще на операцию потратили средства Федора, выплаченные в виде компенсации за тот несчастный случай. И Люська всю жизнь чувствовала себя обязанной, ведь той суммы хватило бы на покупку жилья.

Мира въехала в общежитие 31 августа. Комендант – замученный дядька с непропорционально большой головой и дергающимся нижним веком подселил ее к старшекурсницам. Те как раз лежали на матрасах, задрав ноги вверх, и елозили пятками по неровно наклеенным обоям. На полу стояли не распакованные сумки с одеждой, пакеты с гречкой и ведро красного лука. Девочки недовольно окинули ее взглядом сверху вниз, сухо кивнули и как ни в чем не бывало продолжили свой разговор.

– И что, вы это сделали прямо на пляже? Ночью?

Девушка с удлиненным каре и в тесноватом джинсовом пиджаке прыснула со смеху:

– Ну да. С меня потом песок сыпался несколько дней.

– А как его звали?

Она задумалась, сделала ногами «ножницы» и кокетливо пропела:

– Черт его знает. То ли Толик, то ли Вовик. Было шумно, и я не расслышала.

Затем они переглянулись, нехотя поднялись, поставили в магнитофон кассету с песнями Сенчуковой и начали определять на балкон сумки с картошкой, луком и помидорами. Под кровати – банки с томатным соком и маринованными грибами. В тумбочку – кофе «Галка», мешочек с фасолью и пакет с пирожками. Мире поручили вымыть с хлоркой пол, ванную и дверные ручки. В процессе раззнакомились. Любительницу экстремального секса звали Аленой. Она выглядела, как с Бухенвальда: худая, нервная, беспардонная. Считала, раз они живут в общаге, значит, все общее и разрешала себе без спроса взять понравившуюся кофточку, помаду, воспользоваться антиперспирантом и даже «одолжить» кружевное белье, если у нее свидание. Дымила длинными дамскими сигаретами, злоупотребляла спиртным и частенько доходила до состояния полной прострации. Могла поплавком выскочить из-за стола, обрядиться в чей-то новый плащ и шугануть в ванную, заполненную холодной водой, или в ночной рубашке шататься коридорами, ломиться во все двери и вопить: «Просыпайтесь! Ваш падший ангел прилетел». Обожала подшучивать над соседями: связывала между собой ручки двух противоположных дверей или перелезала через балкон к ребятам в их отсутствие и выливала по полведра воды на каждую кровать, а потом, выпивая за одним столом, ненавязчиво замечала: «Ходят слухи, что у вас, мальчики, энурез». Сексом занималась исключительно под действием алкоголя и каждый раз совершенно не помнила, с кем спала.