Юрий Гнездиловых - Захват

Вообразив женщину с детьми, у колодезей, старуху и Немцева, мужик поместил рядом тихвинца Галузу, разносчика, с которым на днях виделся в заневском градке, русича с лопатой и с коробом; рядок невзначай выплывших вблизи от Романовки, представших воображению знакомых людей чуточку спустя замыкает смутно представляемый Паркою – безликий – толмач.

«Ён?» – произвелось на уме.

Кто же-таки есть истребитель ихнего покоя и счастья?!

Вряд ли похититель монеточки – торгаш, коробейник. Собственно не кажется, – точно! Федька-от – едва не святой. Совестлив, не жаден; ага. Что ему якшаться со штатскими? Гуляй – в стороне. В городе и так дополна пискающих перьями крыс, водятся свои переводчики. Федюшко, гуляй тот же деловец, из простых, что и, предположим сапожник, – вовсе не из племени лодырей, отпетых бездельников гулящих людей; даже попрошайки – трудящиеся, делают деньги чуть ли то не в поте лица, можно бы сказать, на жаре. Так ведь получается, ну; межи песняром и гулящими громадная разница, – подумалось Парке. Но, однако для нас лучше утруждаться рыбалкою да сеять зерно, нежели тачать сапоги.

Впрочем, к неудельной гурьбе виденных в минувшем году странников, шатучих людей тихвинец, давнишняя бежь с родины, гуляй-сукноносец некоторым боком подходит: в общем, ни забот, ни хлопот… Птичка божия. Зачем перешел? Ну его, не наши дела… лишнее, – мелькнуло в мозгу.

Время, как мы знаем торопится. Заглянем вперед:

Происшествие у дома под соколом еще обсуждалось, обрастая подробностями, кои подчас больше походили на вымысел, как вдруг по селу стала разноситься молва, давшая немалую пищу для иных размышлений, связанных с возможною в будущем не только в деревне полною свободою слова – но, однако и тут нужного, увы не нашлось. Ни, тебе достаточных признаков, примет похитителя, досадовал Парка, ни, тем паче узнать имя негодяя захватчика в миру не далось.

«Ровно ничего не видати! – словно растворился, наглец. Сходно пропадает песок, прячется в глубокой воде», – с горечью сравнил селянин, силясь раздобыть в езерище маловразумительных толков снадобье от мук в голове. Слыхом, на прошедшей неделе, через несколько дней после посещения им, Паркою градка на торгу в кровь измордовали за что-то переводчика Стрелку, русича, бежал от своих; скрылся за рубеж, в королевство от неправой гоньбы?.. Якобы – неправой; небось что-нибудь таки натворил. Врет староста, – подумалось Вершину в кружке поселян, временно досужих. Вот-на. Глупости. Отколе узнал? – дома по неделям сидит. Некие вещали: Матвей выбежал, спасаясь от казни, заслуженной, так будем считать. С дыбы вероятно сорвался, полагает Прокоп.

Руки приложил, по словам видевших руду перелёта свеин – всеизвестный мздоимец, ликом зверовидный секирник рыночный солдат Олденгрин; тот же наблюдатель порядка, что ударил его, Вершина цевьём бердыша.

Сказывал, де оный русак, пользуясь дарованной свыше, генерал-губернатором свободою слова, битый держимордою приставом, что с некоих пор в селах по всему губернаторству на местных людей, выбежавших из-под свеян чинят поголовную опись для того, чтобы их, нетчиков назад обращать. Как?? Почто?? Дескать на Москве или за морем, в столице о тех, кто перебежал от свеян будут вести переговоры. Надо же такое затеять – ярмолочный торг! Ну и ну. Что же, что какая-то часть сельников ушла до Руси? – кто-то, через те же границы перебрался к Неве. Как-то не особенно верится, что будут обменивать, но все же… а все ж… Дыму без огня не бывает. Дело ли – меняться людьми? Чай, не скот.

Вершин не бежал разговоров, даже кое-что из вещавшегося в узком кругу сельщины, досужих людей, в мыслях о дурном происшествии просил уточнить. Как-то, услыхав от соседей, что на Марьином дню, также переписана Лига сызнова утратил покой. Думалось: наверное те, кто уворовал корабельник; веска, почитай – за околицею, около Стрельны. Рыскали – рукою подать, около, в какой-нибудь миле! Как бы то, оно ни сошлось.

Ён?.. Кто ж-таки польстился на оберег? Матвейка – толмач?? Вот не знал. Судя по словам вездехода, Федьки – губернаторский писарь. Тихвинец, гуляй на него, помнится рукою казал. Ён, не ён? «Тля! Клоп скакучей! – веря и не веря открытию, озлился мужик. – Вытворил прямое палачество. С другой стороны, вроде бы и сам виноват: песенку тянул, недотыканный, – а кто-то, меж тем хапнул родовой талисмант.»

(Сиречь, оказался не в лучшем, как теперь говорят, лукаво, непростом положении; красивая ложь).

Видимо украл писарек, он же, на поверку – толмач, – предположил селянин, – казанный в торгу перебежчиком Галузою… Так! Сыщется, раз так, по приметам: черен, борода капитонска, стриженная, сошкою – нос. Чается, найдем, в городке!.. Тот, не тот? – вслушиваясь в толки селян, соземцев и теряясь в догадках мысленно казнился помор; худшее, что сам оплошал. Ну, а что касаемо слухов, сущих по всему околотку – правда, почему б ни поверить. Не далее как лонишней осенью – и год не прошел суе проходили по избам некий писарек – гражданин, староста и давешний пристав; «Мастер на любую послугу!» – промелькнуло у Вершина, когда вспоминал;

Пристав занимался иным: «Назовись-ка ты, рыбак да оратай королевским солдатом!» – призывал мужиков. Петру, одинца, бессемейного таки улестил, – а потом шурин в латники идти отказался. В мире несогласных прибавилось… Ага, возразил. Денег маловато назначили; как будто бы так. Больше – лучше.

Сколько же их есть, перебежчиков? И чем ни житьё? Родина – и пряник, и кнут. Нечто наподобие; но; так ведь, на поверку. Ей-ей. Главное, – подумалось: дом, печь – сердце пятистенка, большого и, вдобавок жена; незачем за Лугу нестись; отчина превыше обид. Как-нибудь потерпим захватчиков, заморских людей; право же. Зачем беготня? Жив – живи. Малое, что водится в доме, коли есть таковой, в сущности – не так-то и мало. Ну, а поглядим за рубеж: рай? Золото и прочие вещи, лучшие на взгляд обывателей – смотря для кого. Чается не больно уж сладко за границами Соколу; чего упорхал? – вкралось в размышления Парки. Вряд ли захотелось отправиться по жирный кусок; было-че, нахваливал в Красном, книгочеюшко хлеб, смешанный с древесной корою… пылью, в недород. Ох-хо-хо. Надо же додуматься, умнику: оставил, бегун чуть ли не боярский дворец!

«…Ну-ко, – рассуждал селянин, от слаби на ходу спотыкаясь кое-где за Романовкой, – послушаем дедку: грамотен, в речах не лукав. Мнение хозяина Речки, – думалось как шел, – не пустяк. Эх бы докопаться до истины!.. Да кто же содрал?» – С тем, Парка обернулся назад полюбоваться наследством, медленно спускаясь в низы, недоуменно похмыкал.

Птица, рукотворная – памятник; ну да, о себе. Скрылся, неизвестно куды!.. Впрочем, говорил о Персидах. Де она, такая страна? Може бы, сие королевство, или как там сказать, правильнее-от – баснословье? Выдумка писателей книг? – предположил селянин, стукнувшись о створку ворот. Впал в ходе размышлений о брате в слишком глубокую задумчивость, за что поплатился, – но, таки ухватил чуть не ускользнувшую мысль. Нет бы усомниться в написанном, – связалась в одно прерванная нить рассуждений, – Васька (далеко не простец!) в книжную Перейду поверил. Туточки, на устьях пришло в голову ее повидать. Словом, обуяло мечтание, поддался на блазнь. Чем же то еще объяснить ставшееся? Именно так. – «Горюшко – читателям книг!» – проговорилось в душе; Парка, сожалея поохал. Истинно, – пристроилось к выводу: «Инако зачем было бы сходить со двора?»