Галина Клюс - Смерть в музее

Около знакомой старой пятиэтажки уже толкались зеваки, сбившись в кучки, они громко переговаривались и глазели по сторонам. Некоторые люди, хорошо знавшие Ларису, навзрыд плакали, приговаривая: «Господи, какая красавица и совсем молоденькая!», «Бедняжка, и замужем-то не успела побывать!» «А говорят, она с кем-то гуляла!» – доносились до Глеба обрывки фраз. Многие Глеба хорошо знали, а потому поспешно и неловко расступались перед ним. Он не представлял, как встретится с матерью, но больше всего его ужасала мысль увидеть мёртвое лицо сестры.

Он был бледен, как полотно, его то и дело била дрожь, душили спазмы. Поднимаясь по заплёванной и вонючей лестнице, он несколько раз, как пьяный, спотыкался, и если б не заботливая поддержка друзей, наверное, бы упал. Едва открыли дверь квартиры, как в нос резко ударил терпкий запах смерти и цветов. Кругом была теснота и духота, толкались люди, каждый старался пробраться поближе к гробу, выставленному в большой комнате.

Глеб первым делом бросился к матери. Постаревшая и осунувшаяся, с набрякшими от слёз глазами, она показалась ему маленькой и беззащитной. Мать припала к груди сына, сухонькие острые плечи её тряслись от рыданий.

– За что, Глебушка, убили нашу девочку!

– Мам, я тебе деньги привёз, – выдавил он из себя первое, что пришло в голову, в голосе у него прозвучали какие-то виноватые нотки. Глеба и впрямь не покидало чувство вины, что он как старший брат не уберёг Ларису.

– Мы её в свадебном платье положили! – тоже как бы в чём-то оправдываясь, виновато проговорила сквозь слёзы мать. Опустив голову, Глеб медленно направился к гробу, чувствуя на себе любопытные взгляды окружающих.

Странно, но Лариса лежала в гробу как живая, печать смерти ещё не тронула её молодое красивое лицо.

– Как будто спит, наша голубушка! – услышал он за своей спиной чей-то свистящий шёпот. Он обернулся и увидел свою родную тётку Настасью. Она была старше матери на целых десять лет, но в свои 68 оставалась весьма моложавой. Детей у тети Насти никогда не было. Она была широка в плечах и почти играючи сдвигала брёвна у себя во дворе. На её бесформенном лице, как у девушки, постоянно играл румянец, а серые глаза, точно у молодой, поблёскивали, когда она была в хорошем настроении. Тётя Настя благополучно пережила аж трёх мужей и дала себе зарок никогда замуж больше не выходить.

– Бедняжку убили прямо в музее, саданули ножом в горло, – плача, рассказывала тётка потрясённому Глебу.

Глеб заметил, что по комнате всё время металась огромная чёрная немецкая овчарка. Подняв острую морду вверх, она издавала утробные тоскливые звуки, рвущие сердце. Ему было известно, что Жульба была любимицей Ларисы. Три года назад, в лютый мороз девушка щенком подобрала её на улице, и с тех пор собака платила ей за это преданностью и привязанностью.

Когда похоронная процессия двигалась по улице, дождь зарядил с новой силой и кругом образовались уже огромные лужи. Глеб шёл в первом ряду и вёл под руки рыдающую мать, а самого его поддерживали Денис и Адель. По прежнему его не покидало ощущение, что всё происходящее вокруг, не более, чем кошмарный сон.

На тесном городском кладбище, находившемся на окраине города, было промозгло, сыро, тоскливо. Когда уже гроб на верёвках спускали в яму, Глеб заглянул туда и ужаснулся: на дне булькала вода.

– Постойте, что вы делаете! – отчаянно закричал он, размахивая руками, пытаясь остановить подвыпивших небритых мужиков, но крик его потонул в траурной мелодии.

Как бы ни было горько и муторно на душе у Глеба в эти прощальные минуты, всё же от его взгляда не укрылась одна весьма существенная деталь. Он заметил стоявшего чуть в стороне от толпы высокого широкоплечего мужчину в военной форме. На вид ему можно было дать лет 35—40. Военный обладал довольно эффектной внешностью: густые чёрные брови вразлёт, большие и чёрные, как уголь, глаза, орлиный нос, у него были красивого рисунка крепко сжатые губы. Подполковник всё время держал руки в кармане, как будто там что-то прятал. Взор его был задумчив и печален, несколько раз он пытался прорваться сквозь толпу к гробу, но ему это так и не удалось.

Со страдальческим выражением на смуглом лице он до самого конца похорон так и держался особняком, не делая попытки вступить с кем-то в разговор. Кто этот странный мужчина? Прежде он его никогда не видел. Каким ветром его сюда занесло? Роились эти мысли в воспалённом мозгу Глеба. Он точно знал, что этот мужчина не был ни их дальним родственником, ни знакомым семьи, но ведь кем-то он, наверное, приходился Ларисе, раз явился проводить её в последний путь.

Как бы там ни было, Глеб дал себе слово непременно разузнать, кто же этот таинственный незнакомец. Ещё ему сразу бросилось в глаза, что на похоронах почему-то отсутствовал их отец, хотя он проживал в этом же городе. Очень странно это показалось ему. Неужели отец настолько очерствел, что совершенно проигнорировал смерть своей дочери. А ведь он, насколько Глебу было известно, любил Ларису гораздо больше, чем его самого.

На могиле у сестры Глеб с мучительной тоской мысленно поклялся, что он, чего бы это ему ни стоило, непременно отыщет убийцу. Надо сказать, что в своей журналистской практике он не раз брался за острые криминальные темы, и прекрасно знает, как неповоротлива у нас вся правоохранительная система, и что многие тяжкие громкие преступления так и остаются, увы, нераскрытыми.

Минуло несколько дней, всё это время верные ему Адель и Денис не покидали его, куда бы он ни шёл, они, как тени, молча следовали за ним. Между тем Глеб весь углубился в себя, ему хотелось уединения, чтобы можно было во всём, не спеша, разобраться. До его сознания доходило, что в первую очередь надо припрятать все эмоции и собрать волю в кулак.

Как можно больше хладнокровия и выдержки, вот что ему сейчас необходимо, и, как ни тяжёл камень на душе, следует подойти к делу так, будто оно касается не родной сестры, а совершенно постороннего ему человека. Когда он сообщил о своём решении матери, Раиса Сергеевна горько разрыдалась.

– Прошу тебя, сыночек, не ввязывайся, Бога ради, в это дело! – комкая платок, говорила она. – Чует моё сердце, к добру твоя затея не приведёт! Опасно это. Подумай лучше обо мне! Лариса уже не вернётся, хоть бейся лбом о стенку. И неужели тебе не жалко мать! Сам знаешь, что у меня теперь, кроме тебя, никого нет на белом свете. А если ещё с тобой что-то случится, не переживу я этого.

Она подняла на него почерневшее лицо с провалившимися глазами. Горе надломило эту далеко ещё не старую женщину, за последнюю неделю она буквально превратилась в старуху, плечи у неё согнулись, она сделалась белой, как лунь, в глазах теперь поселились тоска и отчаяние.