Юрий Меркеев - ГруЗдь моего настроения. Рассказы и миниатюры

Мои друзья стояли в сторонке и посмеивались. Однако со мной произошло нечто необычное. Во время этого захватывающего дух таинства, когда книга будто бы отвечала на вопросы девочки, наши пальцы неожиданно соприкоснулись, и глаза встретились. С той секунды сердце мое оборвалось и сошло с привычной орбиты.

До третьего класса мне вполне хватало обычных мальчишеских увлечений. Я разводил аквариумных рыбок, коллекционировал марки, значки, играл в футбол за районную сборную. В минуты бесшабашного веселья забирался с дворовыми пацанами на крышу пятиэтажного дома, швырял под ноги прохожим наполненные водой резиновые шарики, а потом с замиранием сердца выслушивал отборную брань. Защищал честь двора в массовых уличных схватках с мальчишками из соседних домов, учился крепко ругаться, но так, чтобы слова не вязли на губах. Был, как все.

Однако после того летнего вечера, пропахшего сиренью, я почему-то охладел ко всем прежним своим увлечениям и страстно захотел одного – подвига. И не просто подвига, а рыцарского поступка, совершённого в честь дамы сердца, то есть Ольги из 3-го «Б». Только вот с подвигом оказалось не всё так просто. Бандиты ни с того ни с сего с неба не падали; Ольгу на моих глазах никто не обижал; даже бродячие псы, на которых я мог бы продемонстрировать своей даме сердца рыцарское бесстрашие, обходили наш двор стороной. Что делать? Где отыскать подвиг?

Часто я ходил по двору унылый, грустный и обиженный на судьбу за то, что она никак не подбрасывала мне повода для совершения поступка. Однажды в школе на большой перемене я улучил момент, незаметно пробрался в кабинет 3-го «Б» класса и вложил в лежащий на парте Ольгин дневник треугольную марку с изображением британской королевы. И потом несколько дней ходил счастливый, пытаясь во время случайных встреч на переменах отыскать в ее глазах тайный знак принятия моего подарка. Однако всё было тщетно. Она ничем не выказывала мне своего расположения, беспечно болтала с мальчишками, смеялась, вызывая во мне приступы ревности.

И тогда я понял, что тайный знак моих чувств – треугольная марка – оказался попросту невостребованным. Может быть, она даже взяла и подарила мою марку какому-нибудь рыжему Костику из 3-го «А»? Или вообще выбросила её?

Прошёл месяц-другой, подвиг не подворачивался. Измученный ожиданием, я не выдержал, залез вечером на самое высокое дерево во дворе и вырезал перочинным ножичком на стволе её имя. При этом я изодрал в кровь свои ладони, однако сама боль была мне наградой.

Я получил временное душевное облегчение. На теле раны зажили, а в душе снова обнажились, и я стал ещё нетерпеливее искать подвига во имя любви. Однако ожидания мои опять показались напрасными. Оля была тихая домашняя девочка, во дворе гуляла редко, и поэтому совершить у неё на глазах что-нибудь романтическое, было практически невозможно.

В конце марта сердце моё снова оборвалось и сошло с привычной орбиты. Ночью, рискуя переломать себе руки и ноги, я тайком забрался на высоченную красную кирпичную трубу кочегарки и вывел белой гуашью «Лёша + Оля = Любовь». Всю ночь я задыхался от счастья и не мог сомкнуть глаз, а когда рассвело, выскочил на улицу, глянул на трубу кочегарки и остолбенел. Издали надпись моя была почти не видна, но зато рядом какой-то… простите меня, сумасшедший, возненавидевший почему-то всех кочегаров на свете, ночью вывел метровыми буквами: «Шиш вам, кочегары!». Это был для меня настоящий удар.

Наступили тёплые деньки. Солнышко припекало. Снег таял на глазах. Все мальчишки словно с цепи сорвались. Как в последнем отчаянном азарте принялись лихорадочно строить ледяные горки, баловаться, играть в снежки, – иными словами, по-ребячьи весело провожать зиму.

Девочки, которые отваживались проходить через наш двор, делали это с весёлым кокетством, потому как знали, что в каждую из них будет выпущено с десяток снежных снарядов. Они поднимали воротнички, с наигранным визгом перебегали с места на место, и будто желали, чтобы один из снарядов непременно попал в кого-нибудь из них. Вместе с мальчишками и я участвовал в этих рискованных баталиях.

Однажды я слепил ледяной комок и беспечно поигрывал им, ища глазами какую-нибудь кокетливую «жертву». И вдруг… увидел её, мою даму сердца. Словно фея, она вышла из подъезда в белой кроличьей шубке, с распущенными золотистыми волосами, румяная, весёлая и прекрасная как никогда. Ольга плыла по улице, щуря глаза и подставляя своё милое личико под лучи весеннего солнца.

Я глядел на неё заворожённым взглядом и чувствовал такой подъём в груди, что, кажется, появись в эту минуту с десяток диких разъярённых тигров, я не раздумывая бросился бы на них и на глазах у прекрасной Ольги раскидал бы их по двору как котят. Рискованные вылазки на дерево и трубу кочегарки казались мне сущим пустяком по сравнению с тем, на что я был готов в эти мгновения.

И тут случилось непоправимое. Опьянённый чувствами, я решил, во что бы то ни стало обратить на себя ее внимание, и не придумал ничего лучшего, как запустить в неё снежком. В сущности, ничего худого не случилось бы, если бы мой снаряд разорвался где-нибудь рядом с Ольгой или даже попал бы ей в шубку. Тогда, быть может, она снова бы одарила меня тем лучистым взглядом, под влиянием которого сердце моё оборвалось и пошло кружить по другой орбите, и я был бы счастлив. Клянусь, от одного только этого. Но случилось иное – гадкое, почти невозможное! Описав огромную дугу в воздухе, снежок, словно подхваченный чьей-то невидимой злой рукой, попал прямиком в нежное личико девочки.

Дама моего сердца упала и, закрывшись руками, завопила на всю улицу. Во дворе наступила немая сцена. Сотни укоряющих взглядов вперились в мою сторону, будто я только что убил человека. Боже, что я испытал в эти мгновения, показавшиеся мне вечностью! Словами не передать. Я бы с удовольствием провалился сквозь землю, но земля цепко держала меня в своих объятиях.

Не шевелясь, я тупо смотрел на то, как из подъезда выскочили Ольгины родители, как отец подхватил её на руки и понёс домой, как мама её с угрожающим видом направилась в мою сторону. Мне показалось, что жизнь моя разбита.

– Какая жестокость! – строго сказала Ольгина мать. – Не думала я, Алёшка, что ты станешь бандитом. Вечером мы придём к тебе и расскажем родителям, какого злодея они воспитали!

«Злодея?» – мелькнуло у меня в голове, и от чувства ужасной несправедливости я чуть не расплакался.

– Да я… ради Оли… – начал оправдываться я, заикаясь, – на дерево… десять диких зверей…

– Что? – не расслышала Ольгина мама. – Ты хотя бы извинился, маленький бандит.

Не помню, как я дожил до вечера. Кажется, от переживаний у меня подскочила температура. Ольгина мама свою угрозу выполнила. Несколько мам и пап девочек из нашего двора пришли в квартиру и стали меня стыдить в присутствии родителей. Хорошо ещё, что Ольгу я не покалечил, обошлось крупным синяком под левым глазом.