Валера Жен - Свет небесный

С первых дней почтовой деятельности приметил высокого кряжистого старика с припухшим лицом – землистого, с примесью красной глины, цвета. Как Евдокия Никитична с метлой являлась неизменным атрибутом двора, так и Казакевич с клюкой, благодаря своей экзотичности, с давних пор стал его отличительным признаком. Всегда хмельной, в засаленном пиджаке – должно быть, со времен второй Отечественной, и как водится у семейно неустроенных мужиков – с многодневной щетиной, скрывающей борозды-следы пережитых невзгод. И возраст для многих оставался загадкой.

Кажется, во всей стране одного Казакевича устраивала существующая действительность, личная жизнь состояла исключительно из физиологических ощущений, мало занимали чужие переживания.

– Кто ты есть!? – тычет он негнущимся пальцем в грудь почтальона. – Бу-укашка! Но ты не переживай: не война, прорвемся. Вот сейчас выпьем, да-а… я сделаю из тебя тигра.

Беседы происходят по одному сценарию. После оптимистичной тирады костлявая рука исчезает за пазухой, извлекает бутылочку настойки боярышника. Он демонстративно опрокидывает содержимое в рот – как единственную емкость на поле колючей седины. Кто-то способен занюхать алкоголь рукавом, а он громко крякает и этим самым рукавом протирает слезящиеся глаза.

– Эта стерва меня доконает, – хрипло выдыхает он. – Э-эх, есть еще порох. А как в войну…

В сущности, три фразы содержат огромный исторический материал – разумеется, для человека, умеющего разгадывать кроссворды, но Иван Быстров не придавал им определяющего значения. Правда, кто-то называл Казакевича кавалером двух орденов Славы. Так ведь для защитника Отечества естественным было проявлять героизм. Сейчас иные времена, родители часто прячут своих ребятишек под кроватки, чтобы на время призывного возраста схоронить от Армии. Пусть все гибнут, защищая их, но только не свой восемнадцатигодовалый дитеночек – он сиську мамину не дослюнявил. Конечно, Ефим Терентьевич в войну отличился. В конце войны ему исполнилось двадцать лет! И знал ли кто?

Рассказ о подвигах Казакевича может смутить всякого сердобольного человека, но Иван Быстров имел мужество достойно нести крест профессиональной отстраненности, стал привыкать к пьяным сентенциям, хотя невольно вылетела фраза, по времени совпавшая с началом цепочки трагических событий. Позже Быстров искал магическую силу в нечаянно оброненных словах – в чем она заключается. Или кто-то другой сказал его языком:

– Дядя Ефим, вы умрете нехорошей смертью.

– Такие, как я, бессмертны, хэ-хэ… – с хриплым надрывом клокотал пьяный старик. – Дьявол мне судья.

И все!? В последствии Быстров задумался о природе фразы. Сознательно он не собирался говорить, но в результате состоялись похороны Казакевича. После размышлений успокоился: история изобилует совпадениями подобного рода. А несчастный случай с Пендюхиным явился еще одним поводом для тягостных раздумий. Тебя земля убьет , – необдуманное замечание в ответ на хамство. Фраза возникла благодаря воображаемому результату паскудной жизни душегуба. И сам Пендюхин напугался. Принял за пророчество, наверно.

– Не-е, господь любит своих тварей.

В глазах страх, в движениях нервозность. Может, он в повседневной жизни придуривался, но чутье на опасность имел отменное, сразу забеспокоился.

– Боря, ты сам себя приговорил.

Всего лишь сказал, а в ответ страх неописуемый. Тогда зачем собаку убил? По непонятным для нормальных людей причинам совершает злодеяния, но ответственности всячески избегает. Человек!? И как может быть обманчивой внешность! Ножичком махался, собаку Назаровского загубил, а тут побледнел, взгляд помутился.

– У меня Цапля есть. Она, знаешь, какая сильная!

Не стоило брать в голову нелепую форму самозащиты, но пройти мимо столь авторитетной женщины невозможно. Иван видел долговязую и душевно высушенную женщину с суровым бесцветным лицом. Появившись неожиданно и прервав беседу, она зацепила Бориса за рукав и потащила его в сторону киоска. Возможно, прозвище родилось из-за когтистых длинных пальцев. А мелкие острые зубки… Соответствие внешности и поступков составит конкуренцию пиранье. И защита несомненная. Для Быстрова, как художника, объект притягательный, но недоступный для сближения. Он физически ощущал невежество, способное проявиться самым отвратительным образом. Отпугивали непредсказуемые последствия, но привлекала для художественного изучения возможная гнусность? Непреодолимое для него противоречие.

По внешнему виду Назаровского нельзя сказать, чтобы гибель собаки наложила неизгладимый отпечаток на его душевное состояние. Также благодушно улыбается, разве что в голосе появилась едва уловимая грустинка.

– Виктор Васильевич, нельзя спускать Пендюхину, иначе удержу не будет.

– Ты, Ваня, прав! И я принял меры… лечить парня надо.

Сказал, а на самом деле себя убеждает. Трудно сомневаться в его профессионализме, но лечить от воинствующего жлобства… Вся пакостливость Пендюхина исходила из уверенности в своей психологической непостижимости и добродушии Назаровского. Он уверен в своей интеллектуальной недосягаемости. Невозможно убедить в обратном кретина высшей пробы. Но Виктор Васильевич тоже с фантазиями, после гибели собаки обратился к судебной психиатрии, добился принудительного лечения Пендюхина. Тот проявил свойственную ему изворотливость, быстро смекнул, что для него лучше – не отвечать же по строгости закона.

Строгость закона?

Результаты добрых намерений Назаровского не заставили себя долго ждать – хватило недели, чтобы взбудоражить все здравоохранение области. Но об этом чуть позже, а пока новоиспеченный почтальон присматривался к населению, не торопился делать выводы. И люди в общей массе поначалу равнодушно воспринимали очередного энтузиаста нелегкого труда. Если кто и проявлял видимый интерес, то все объяснялось праздным любопытством и доступностью проясняющей беседы. Хотел Быстров или нет, он естественным образом со временем становился поверенным в житейских делах многочисленных своих адресатов.

Как и большинство здоровых молодых людей, не отягощенных семейными узами, он не упускал из внимания женское население, а для художественных изысканий выбрал Лену Андрееву и Таню Тараскину – два психологических полюса в женской юдоли. В какой степени подавленной, отрешенной от кипучей жизни, выглядела Елена Витальевна, на столько же Татьяна являлась самим олицетворением жизни. Пристальное внимание почтальона не осталось незамеченным, породило своеобразную реакцию самих объектов наблюдений и кривотолки среди населения, с которыми позже познакомился Леня Мухин.