Валера Жен - Свет небесный

– Бренди! – сунул он две сторублевки в суховатую ладонь невидимой женщины.

Купил бутылку и долго ее рассматривал, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. И что с ней делать? Ну, был импульс, и все. Показалось, таким образом его присутствие здесь будет выглядеть более естественным, и, возможно, найдутся ответы на многие вопросы. Поэтому у Блока звучит: «In vino veritas!». Романтическое губошлепство. Надо быстрее спрятать в кейс.

– Что, сбрендил!? – пискнул голос за спиной. – Ха-ха, он не знает, что делать.

Повернулся. И – нате! Перед ним пестрое пятно разновозрастной компании во главе с высоким крепким пареньком. Почему-то лидерство часто воспринимается с непокрытой кудлатой головой и руками, скрывающими в карманах куртки неопровержимый аргумент. Глядя на внешнюю расхлябанность, запросто можно предположить их причастность к смерти Казакевича. В маленькое окошечко просунулась голова продавщицы.

– Петька, я о чем просила… к покупателям не приставай, отгоняй хулиганов.

По всей вероятности, у них существовал негласный договор, а дармовая охрана магазинчика дает возможность приобретения бесплатной водки и очень даже спорное право диктовать свою волю.

– Откуда будешь? – прозвучал вялый вопрос, как если бы лидеру принадлежали все магазины в округе.

– Местный.

– Мы своих по запаху чуем.

– И что? Пришел к Сергею Петровичу, вот и заглянул в киоск.

– Ладно, пошли! Не наш трофей. – Парень покровительственно глянул на свое окружение, вытащил руку из кармана, жестом показывая направление. Сам не двинулся с места, а выразил недоумение: – И что это Петрович в рюмку полез…

– Вы всех знаете? – осмелел Мухин.

– Тебе то что! – проявил злые интонации писклявый голос.

– Интересуюсь историей смерти Ефима Терентьевича.

– Тебе чего надо!? – теперь уже начал злиться вожак. – Коньяк получил, вот и топай. А то – с удовольствием поможем.

Последняя фраза прозвучала с явной угрозой, под ехидные смешки приятелей, и Леня не очень обдумывал сомнительное обещание. Фортуна благоволила ему, и он возомнил себя великим актером, способным перевоплощаться в человека разного пошиба, находить общий язык с любым изгоем, отторгнутым современным обществом.

– А что! Заодно по батному поботкам, – развязно прошамкал он, вживаясь в придуманную роль.

– Чего-о? – растерялся не слишком осведомленный в блатном жаргоне вожак.

– Не прочь поговорить, – поспешил поправиться Леня.

– А то заговорил… Ладно, мы тебя быстро воспитаем. Вон и трубы проложены. Тепло, и мухи не кусают. Там и стаканчики найдем – нам не впервой.

Трудно сказать, насколько воспитался Мухин. Одна мысль свербила в пьяном сознании: не перегнуть палку. Энное чувство подсказывало, ребята могут резко изменить к нему отношение – не в лучшую сторону. В сущности, перед ним компания местных хулиганов, высматривающая в его психологии слабое место. Но почему? Библия учит любить ближнего, и Леня любил – сначала пропил свою бутылку, потом участвовал в распитии самогона. Количества он не замечал.

Тихий звон долетал до сознания. Или шелест. Возможно, все сразу, а он не мог сосредоточиться, понять их природу. И как сделать, если ему мешают, пихают со всех сторон. И он готов возмущаться. С его неподвижных губ слетают неприличные слова, ноги напрасно елозят в попытке оторвать тело с насиженного места.

– Молодой человек! – наконец-то он различает строгий женский голос. —

Трамвай идет в депо. Вам плохо!?

Леня с трудом разлепляет веки, невидяще смотрит вокруг, машинально встает, с минуту держится за спинку сиденья и выходит в темноту. Под ногами стелется слегка припорошенная свежим снегом асфальтированная дорога, с которой он безотчетно сворачивает на пустырь с редким кустарником и двигается в неопределенном направлении. Перед ним пространство без видимых построек, рядом недовольно ворчат бездомные собаки. Можно считать чудом появление покосившейся деревянной избенки с двумя светящимися оконцами.

Будет не лишним отметить своеобразное воображение Лени Мухина, обостренное воздействием самогона. Он виделся себе гоголевским героем из «Вия», поэтому поднялся на высокое крыльцо, с маху пнул в трухлявую дверь сеней, хрипло выкрикнул:

– Откройте, это я – философ!

Дом отреагировал характерным скрежетом железа. Собачье рычание отразилось в сознании Лени коротким испугом. В спасительном устремлении он кинулся прочь от негостеприимной развалюхи и неожиданно увидел перед собой огромный, светящийся праздничными огнями, город. И в голове стало проясняться. Он без труда определил свое местонахождение, легко вышел к трамвайной остановке, напрасно простоял в ожидании общественного транспорта. Засомневался в успехе, хотел взглянуть на часы, а их на руке не оказалось. И ночной холод пронизывал до костей. Надо бы плотнее запахнуть пальто, а под ним не оказалось шарфика. Еще хуже – при нем не было кейса со всеми бумагами.

Неприятные открытия воспринимаются как бы со стороны, лично его не касаются. Достаточно хорошо выспаться, и все недоразумения развеются. А вещи… надо искать на свежую голову. Он не сомневается в сохранности кейса, так стоит ли отвлекаться от главной цели жизни. Вообразил себя на железной дороге —

на пути к дому, пошел строевым шагом вдоль по обочине магистральной улицы, широко размахивая руками и выкрикивая далеко в пространство: А я по шпалам, вперед по шпалам, бреду домой по привычке . Сказывалось полупьяное состояние, и он без счету поскальзывался на обледенелых за ночь лужах, прикрытых белой простыней снега. Однако удача сопутствовала ему. Не покалечился, не попал под колеса редких машин.

Правда ли, удача?

Понятное дело, спозаранку не здоровилось. И уж, конечно, часы показывали не раннее утро, когда Леня Мухин разомкнул глаза – приложил усилия, так сказать. Сразу вспомнились неприятные эпизоды ночного круиза и, самое печальное, внезапно постаревшая мама, просидевшая ночь на кухне в ожидании блудного сыночка. Много не спрашивала, но молчаливый упрек казался горше тяжелой оплеухи. Но, как часто случается, нет худа без добра.

Пусть его обобрали новые приятели, в чем он не сомневался, все же польза от ночного общения становилась все более очевидной. В памяти всплыли аналогичные эпизоды из жизни знаменитых писателей. Чтобы набраться жизненного материала, им приходилось часто посещать злачные места, опускаться до уровня нищих бродяг, становиться невольными участниками всевозможных приключений. На всякий случай и Леня не стал исключать для себя необходимость в бродяжничестве: представил свою фигуру, склоненной над потрепанной записной книжкой – у костра, в окружении потерянных для общества людей, и будущее представилось расцвеченным фантастическими событиями.