Кирилл Серебренитский - Проект рая

Санек снова оказался на отчужденной улице.

Он съел у ларька довольно большой пирожок с мясом.

Осталось 64 рубля.

Но жить стало проще.

Санек присел на обшарпанную, но со спинкой, даже с какими-то старушечьими подстилками, лавочку у подъезда Лехиной хрущевки.

Была это настолько домашняя, слишком уж какая-то по летнему расхристанная хрущевка – с трусами и лифчиками на веревках, с кухонными запахами, с семейными воплями изо всех окон – что не мог просто так от нее уйти человек, которому больше-то и —

– НЕКУДА.

Санек присел и задумался.

Еще задумался.

Нет, не выходило задуматься.

Рядом лежала газета. Санек прочитал: «ИТАЛИЯ ВОЗЖЕЛАЛА РОССИЙСКОЙ НЕФТИ? Встреча группы российских предпринимателей и представителей правительства с министром экономики Итальянской Республики Паоло Форначчи свидетельствует о том, что новая эпоха наступила в области…».

Хорошо быть итальянцем. Особенно министром итальянской экономики.

Главное было – вверху газетного листа: вторник, 9 июня 2008 года. Сейчас – понедельник, соответственно, 15 июня этого самого года. Все правильно.

Санек покурил. И решился. Хотя это было крайне неприятно.

Снова – четвертый этаж. Звонок в Лехину броненепробойную дверь.

Филимон опять открыл немедленно. Как будто лежал прямо у двери. И ждал. Весь такой уравновешенный, гладкий и суровый, как пылесос.

Санек внутренне сощурился и старался особенно не приближаться.

– Леш, прости меня, я понимаю, что как кретин. Но мне больше НЕКУДА, так вышло. Просто если ты правда – в ментуре, в смысле в органах правопорядка, то давай по делу, а? Помоги. Правда же, ну, – избили, ограбили. Ни денег, ни мобилы, короче, ни паспорта.

– Паспорт у тебя есть, Саша, – сказал Алексей спокойно, как слон. – Ты в первый раз, когда плакался, не упомянул про утрату паспорта. А паспортоутратчики прежде всего – про это.

– Да ну же, – жалобно ухмыльнулся Санек. – Ну честно же. Вообще, по жизни – дальше мне куда, а? Чего делать-то? Посоветуй. И все, я отстану.

– Не знаю, Саша, – ответил Филимонов Алексей Романович. – Понятия не имею. Я пока что не попадал в ситуации настолько затруднительные.

– Но должны же ваши органы помогать в беде человеку.

И тут Алексей вдруг улыбнулся. И очень изменился от этого, даже как-то меньше стал и безопаснее.

– Как-то давно не слышал таких рассуждений, – сказал он. – Ты какой-то – из прошлого, старичок.

– Была такая шизоидная мысль, – ухмыльнулся Санек, радостный от того, что разговаривают с ним. – Что упал на газон и проспал лет там пять, скажем. Что-то я читал такое.

– Я о том, что ведь это во времена детства моего, да еще и твоего, наверно, – да: было такое рассуждение, руководящее и господствующее. Его пытались навязать и детям, и самим органам, и даже, как это ни абсурдно, преступному миру. Что мы, правоохранительные органы, существуем для того, чтобы помогать в беде. Творить добро. И карать зло. Творить добро посредством наказания зла. Но это не так, старик. Нам врали. Сладко, иногда убедительно. Это да.

– Да я не о том, Лех, – сказал Санек. – Я: что мне – вот сейчас, сегодня, – некуда. На меня как будто все со всех сторон кинулись. И сразу отовсюду вытурили.

– Старик, я тебя выслушал, будь и ты демократичным, – продолжал Леха, мягко словно колышась в дверном проеме. – Так вот. В последнее время я, старик, стал очень интересоваться философией. Из шести с половиной часов дневного нездорового сна я пять часов тратил на бодрствование с философией в руках. И сделал определенное открытие. Правоохранительные органы Министерства Внутренних Дел Российской Федерации, старик, на самом деле зиждутся на учениях таких великих учителей, как то граф Лев Николаевич Толстой и доктор Мохандас Карамчанд Ганди. Но подходят к этим учениям с другой стороны. Как бы что ли с изнанки. Понимаешь?

– Лех, извини, я же ведь не…

– Продолжаю. Зло, творимое, дабы наказать зло – не суть добро. Это то же самое зло. И если позволить творить зло тем, кому этого хочется – независимо от того, злодеи они или охотники на злодеев – будет кровавый хаос. Война всех со всеми. Единственный выход: сделать так, чтобы творение зла было не удовольствием, а работой. Для этого и передано органам правопорядка законное право на зло. Человек, которому выдана гослицензия на зло, у которого зло – это просто работа такая, а не душевные порывы – ему ведь не до зла, правильно? Ему наоборот, все время хочется отдохнуть от зла. Поспать часиков двенадцать подряд, к примеру. Зло законное от настоящего отличается тем, что оно – без энтузиазма. Спустя рукава. С отпусками, бюллетенями, отгулами и выходными.

– А…

– Вторая задача исполнительно-силовых органов – это, по возможности, все же сокращать зло. Количественно. С преступным элементом в этом отношении говорить нет смысла. Мы с ними встречаемся, когда зло уже совершено. Мы всего лишь собираем преступный элемент в кучу и огораживаем относительно крепкими стенами, чтобы он творил свое зло там, внутри, сам с собой. И с нами. Не вовлекая в него вас, новых невинных налогоплательщиков.

Наш священный долг – предельно затруднить возможность ответа на зло – злом. Ради вашего же блага. Мы, люди из органов, добровольно обречены творить зло, Саня. Остановить же его – можете только вы, люди вне органов. И я бы на твоем месте радовался тому, что у тебя есть такая возможность.

– В смысле?

– Недеяние, старик. Бездействие. Мой совет – ничего не делай. И подальше вообще от нас, органов. Мы переступили черту зла. А вы еще нет. И не надо. Просто живи. Ты сможешь, я верю.

– Ты не понял, Леха, – осторожно сказал Санек. – Дело просто все в том, что мне – идти НЕКУДА. Я получаюсь элементарный бомж.

– Не огорчайся. Бомжевание – это не зло, старик. Социальная язва, да, но и только. Это не запрещается, хотя и не рекомендуется. И бомж может творить добро, уверяю тебя. Ведь Зла в мире достаточно уже, через край льет – согласен?

– Ну.

– Поэтому, мы вот что сделаем, Саня. Давай приумножим немножко добро. Согласен?

– Ну да, без вопросов.

– Я сделал, что мог, старик. Я проснулся из-за тебя. Встал. Два раза. С чугунной головой и мятой рожей. Выслушал. Объяснил. Посоветовал. Твоя очередь творить добро, Саня. Это не сложно. Разреши мне, пожалуйста, – я посплю. Это и будет добро. А ты пойдешь. Отсюда. Прямо сейчас. Договорились?

Напротив, через шоссе, был магазин с простым названием «Книги».

Солнце взлетело уже на самую вершину июньского дня, пекло всерьез.

В магазине, как положено, было тенисто и студено даже. Неприкосновенно, как в музее, стояли себе и лежали книжки. Народу не было. Только одна продавщица, толстая девчонка с хвостом сзади. Она толстыми локтями усиленно навалилась на стекло – под которым, естественно, лежали книжки – и читала маленькую толстую книжку.