Алексей Ярковой - Идеальный мир

– Минут десять? – спросил я и, сбросив телогрейку, сел на синий кожаный диван.

– Минут десять. Может, быстрее. Попробую быстрее. Пенится. Блин. Как бы быстрее, не знаю, – ответил он, усиленно моргая на бутылку.

Бармен тихо откашливался, вздыхал, наклонял голову, чтобы посмотреть, как пышная пена постепенно укладывается и как плавно растет темный уровень.

В баре появился тесть начальника, проверил ход налива и строго спросил:

– Долго еще? Баня заказана. Время цигель-цигель, ай лю-лю. Михаил Светлов ту-ту.

Бармен тревожно посмотрел на меня, потом на огромного посетителя в белой овчиной дубленке:

– Секундочку. Еще секундочку, господа.

Он торопливо переливал осевшее пиво из высоких бокалов в узкое горлышко канистры. Его руки слегка дрожали, губы сжимались, выражая крайнюю степень ответственности при подходе к процессу. Через несколько минут пытка была закончена. Бармен заботливыми движениями обтер белым полотенцем обе бутыли и, бережно поддерживая каждую под дно, поставил их на прилавок.

– Пожалуйста, господа. Тут вот, правда, наверху чуток пены. Но сами понимаете, свежее, играет, – он сделал быстрое движение, ногтем мизинца ткнул в горлышко канистры и подобострастно посмотрел мне в глаза.

Я накинул свою фуфайку, щелчком снял резинку, аккуратно отсчитал необходимую сумму, не взял сдачу и, небрежно подхватив канистры, пошел на выход.

– Всего хорошего вам, господа. Хорошо отдохнуть. Заходите еще, – бармен улыбался и кланялся нам вслед.

В памяти его, вероятно, теперь к коллекции образов платежеспособных клиентов, новым русским в черном, чиновникам в костюмах и блатным в наколках добавился еще один вариант – человек в телогрейке.

«Я не мизантроп, но… Впрочем, скорее всего, и нет этой коллекции, потому что нет у таких людей в голове жесткого диска для хранения информации, нет постоянной памяти, а только оперативная, объемом минут десять», – подумал я цинично уже на морозном воздухе, подходя к машине.

На Волгоградском нефтеперерабатывающем заводе в начале девяностых годов я наблюдал такую картину. Эстакада налива дизельного топлива: железнодорожные пути идут стальными стрелами к огромной ржавой конструкции из хитросплетений труб, узлов металла, лестничных маршей. Лето. Солнце в зените. Стоит обычная для этих мест жара, просто шкварчит кругом, кузнечики в высохшей до саксаульного, почти сакрального состояния траве бодро стрекочут. Густо пахнет разогретым гудроном, машинным маслом – чем-то в этом роде. Я исполняю обязанности менеджера по экспорту и должен забрать в здании операторной документы на вагоны у работников эстакады налива. Заводчане называют их обычно кратко, сочно и ласково – «наливщицы». Подъезжаю по разбитой временем и колесами бетонной полосе на вишневой «Ниве». Уже издалека присматриваясь к эстакаде, начинаю понимать, что там происходит нечто интересное, необычное. По крайней мере, таких технологий я до сих пор не видел нигде и никогда. На погрузке стоят парами шестнадцать бочек, шестнадцать покрытых разномастными грязными потеками вагон-цистерн. В горловины опущены наливные трубы (диаметром, вероятно, в локоть), и из каждой с напором пожарного брандспойта хлещет дизтопливо. Летнее дизельное топливо цвета топаза. Все цистерны переполнены, дизель голубоватыми волнами стекает по лоснящимся бокам вагонов. Вокруг эстакады набралось ароматное озеро. Мне с трудом удается найти проход к домику операторной, пока он еще не стал островом. Поднимаюсь по металлической ржавой лестнице с оторванными перилами и распахиваю дверь. Около замызганного хромого стола сидят три «икряные» (как любил говорить мой водитель Коробкин) «наливщицы» в косынках и дуют чай. Как водится, бутерброды с колбасой, яйца, помидоры, огурцы – в общем, хлебосол на газетках.

Я сдержанно и как бы стесняясь своего дилетантства, юности:

– Привет, девчата. Может, я чего-то не понимаю… Вы там что, вагоны промываете?

Трапеза прекращается: застывшие взгляды, оцепеневшие руки. Практически финальная сцена из гоголевского «Ревизора». В наступившей тишине едва слышно, как где-то в отдалении известно что льется и журчит. «Наливщицы» всплескивают руками и подскакивают. Раздается специфичный женский мат – взаимные оценки поступка в негативном ключе.

Судя по их словам, бригада у них тут собралась – сборище животных и инвалидов. Как перепуганные кошки, они срываются с мест и, перепрыгивая с кочки на кочку, чтоб не замочить ноги в дизельном озере, бегут закрывать вентили на трубопроводе. Забыли.

Время от времени мы очень эмоционально переживаем маразм, случающийся в нашем мире, и волнуемся, волнуемся, волнуемся, затем взрываясь уже по любому поводу. Почему? Технологии осложняют нашу жизнь и придают ей динамизма. Как быть? Спустя двадцать лет выслушав этот рассказ, один мой знакомый профессор (или доцент) философии дал совет, что в таких ситуациях «нужно уделять больше внимания развитию личной компетентности в области профессиональных коммуникаций, риторики и культуры общения». Я думаю, сегодня моими «наливщицами» этот совет был бы воспринят благосклонно – минимум, как приглашение к вечере. Но где теперь этот стол, бутерброды и чай, лестница и озеро топлива, кузнечики и сакральный мир?

Летом 2008 года мой шеф, никогда ранее не имеющий отношения к строительству, вдруг решил открыть строительный бизнес и по рекомендации главного бухгалтера принял на работу руководителя нового направления. Это был полный, почти лысый, с кудрявыми рыжими остатками былой роскоши на затылке, улыбчивый мужчина лет пятидесяти. При первой встрече он осторожно протянул пухлую розовую ладонь для мягкого рукопожатия и с каким-то детским выражением на лице представился:

– Очень приятно! Володя!

На первый взгляд мне почему-то показалось, что Володя не может быть тем человеком, который соберет команду и построит дом. Мои сомнения появились в тот день, когда однажды он в ожидании шефа перед совещанием решил скоротать время и зашел в мой кабинет. Налив чашку зеленого чая, хрустя сушками и шумно прихлебывая, он неожиданно разоткровенничался и поведал мне следующую историю:

– Я нефтяник со стажем. Тертый калач. А тертый калач в любом деле справится. Да. Нефтебаза – это не просто так. Это прежде всего техника безопасности. В девяносто пятом году я работал директором нефтебазы. Нефтебаза маленькая была, при каком-то раньше автобусном парке фунциклировала. Потом ее, как говорится, директор прихватизировал и продал какому-то малиновому пиджаку. Ерундовая нефтебазка. Так себе. Всего-то там можно было одновременно пару вагонов слить да один бензовоз налить. Раньше еще и колонки две были, чтоб могли через пистолет автобусы и машины заправляться. Но после того как новый русский купил базу, приказал демонтировать колонки. Сказал – чтобы воровства не было. Боком, конечно, это ему вышло потом. Лучше бы оставил. Но кто его знает, как будущее сложится. Думал, чтоб воровства не было. Думал, как лучше. А получилось как всегда. Хотя если все правила соблюдать, особенно пожарной безопасности правила, то все бы и хорошо было. Хотя и тут кто его знает? У меня вон один знакомый на заднем дворе нефтебазы шашлыки жарил с сотрудниками, и ничего. Хорошо, собака, умел приготовить. Он бывший афганец, говорит, что талибы научили его из барана готовить. В ста шагах емкости с бензином, а они собрались и отметили день нефтяника. Водка, шашлык, арбузы. И жены пришли, и дети. В общем, так. И ничего. Попили, поели, сплясали и разошлись. Ничего не случилось. Так что тут и судьба, видно, иногда руку прикладывает. Мне кажется. Не об этом речь. В те годы ездил я на «Тойота Камри». Купил бэушную, трехлетку, хорошая тачка. Остановился перед зданием управления базы, смотрю – лампочка топливного датчика горит, а когда она загорелась, не видел, может, бензина осталось всего ничего. Думаю, не буду делать так, чтобы бензонасос воздух прохватил. Вдруг там бензина на один чих осталось. Говорят, если бензонасос хватанет воздуха, может и заклинить. Не знай, отремонтируют, не знай, нет. А новый бензонасос стоит баксов триста. На фиг мне такой геморрой. Не буду. Заглушу. Попрошу оператора набрать канистру и потом аккуратно через вороночку залью. С тем вышел из машины, пошел планерку проводить. Поделал все дела быстренько, документы подписал и говорю оператору. Здоровый рыжий детина работал на базе у меня. Говорю: «Вась, сходи-ка ты в насосную, плесни девяносто пятого». А он мне: «Неохота руки пачкать». Я, говорит, ночную смену уже сдал, помылся, в чистое оделся. Не. Спросил я его, где сменщик. Он мне: «Вон бензовоз льет». Выглянул я в окошко – и правда. Вот удача. Бензовоз как раз закончил заливаться, подъехал к воротам, наливщик уже слез с эстакады и идет в операторную. Я к нему с канистрочкой. И до чего народ тогда вредный подобрался! Петька, молодой наливщик, мне: не хочу идти в насосную, давай, говорит, налью тебе с бензовоза. А бензовоз тот, только что под завязку залитый девяносто пятым, стоит около нас, на выезде у ворот. Только, говорит он, двадцать литров он не даст, а вот бутылку литров пять нальет, щас принесу. И не успел я глазом моргнуть, как он мою алюминиевую канистру отставляет, вытаскивает из-под лавки, что стоит около здания управления, пластиковую пятилитровую белую и бежит к бензовозчику. Договорился о чем-то. Водитель вылез, торопится, опаздывает, видно. Плюс тут еще все одно к одному – бензовоз его какой-то старенький был. Такие еще «рюмкой» называют. Берет тонны полторы или две. На базе «ГАЗона» стоит зеленая бочка, сверху люк для налива, сзади труба со шлангом для слива, снизу какой-то крантик приварен. Вот и говорит водила оператору: «Лезь под бочку, открывай крантик, тока быстро, а то я опаздываю». Петька ставит канистру на землю и начинает вертеть кран под пузом бензовоза. Я смотрю и чувствую – что-то не так. Канистра-то пластиковая! Нельзя в нее по технике безопасности наливать, может статическое электричество в ней образоваться, и проскочить может искра. Если мы солярку льем, да и хер бы с ним. Ей все равно, ее только открытым огнем поджечь можно. А вот с бензином так нельзя. Почему, например, заземление делают и все, что с бензином контакт имеет при наливе или сливе, трущееся, что ударить может, делается из металла, который при ударе не высечет искру? Именно поэтому. Гляжу я на него и говорю: «Петь. А Петь. Слышь. Не надо. Пластик ведь». А он мне: «Не ссыте, товарищ директор. Все будет в порядке». И откручивает. Брызнула струя, и как пыхнет от канистры! Не знаю, как успел оператор отскочить. Закон подлости, как говорится. Канистра вспыхнула факелом, перевернулась и разлилась. Лужа под бензовозом горит. Оператор глаза вытаращил. Водила орет отборным матом, срывается с места, ищет в кабине огнетушитель. Раз его ручку дернул, а он пшик! – белую струйку спустил и все, кончил. Пустой или просрочен был. Петька, дурень, вместо того чтобы схватить лопату с пожарного щита и песочком посыпать… Оно бы все, может, и обошлось тогда. Он в панике хватает ведро с грязной водой, которое уборщица забыла у дверей после утренней уборки, и плескает под бензовоз. Вы когда-нибудь жарили картошку? Сами? Ну, если плеснуть на раскаленную сковороду с маслом водичку? Не пробовали? И не надо. Температура горячего масла выше температуры кипения воды. Капли воды, попадая в масло, вскипают за доли секунды. Превращаются в пар моментально и просто взрываются, разбрызгивая раскаленное масло вокруг. С бензином дело точно так же. Крутизна момента только здесь заключается в том, что он еще и горит. Картину представляете? Петя с размаху вкатывает ведро воды в лужу горящего бензина. Шарах! Все. Бензовоз загорелся. Народ выскочил из управления и видит – горит бензовоз. Полыхает! Еле-еле мы успели скрутить несчастного бензовозчика, который собирался нефтебазовскими огнетушителями гасить бочку. Посмертно стать героем за хозяйское барахло никто не хочет. Все стали разбегаться кто куда. Вызвали, конечно, пожарных. Но было уже поздно. Бензовоз через полминуты взорвался. Ну, короче, сгорела база. Вместе с управлением. Как свечка сгорела. Пожарные приехали уже угольки тушить. Слава богу, никто из работников не сгорел. Вот так, блин, я заправился. Концы потом долго искали – кто виноват, с кого убытки снимать. Ничего так и не нашли. Хозяин в конце дела утешился страховкой. Народ остался без работы. Оператор брови подпалил, отделался испугом. Водила, правда, наверно, выплачивал за бензовоз. Ну, не знаю, он не местный был, пришлый. Может, и его машина была. Может, и не выплачивал. И потом, что это за машина «ГАЗон»? Не бензовоз, а так, как говорится, рюмка. Чего эта старая рюмка может стоить? Копейки. Главное, что все живы и здоровы. Во история. Во сюжет для учебника! А мораль тут простая. Простая мораль. Технику безопасности соблюдать надо. Соблюдать. Придумали ее не просто так. Это я человек везучий, а бывает вон оно что. Не приведи господи, что может случиться.