Алексей Ярковой - Идеальный мир

С этими словами он звонко поставил пустую чашку на блюдце и, подмигнув, добавил:

– Ладно. Пошел я Виталича ловить. Объект строить будем.

Как только его круглая фигура вразвалку скрылась за дверью, я почему-то вспомнил, что наш шеф не имеет привычки что-нибудь страховать. Ну, кроме ОСАГО, конечно, от которого просто не отвертишься.

Свет открылся и закрылся. Что-то с шуршанием, захватив собой поток свежего воздуха снаружи, скользнуло внутрь и затихло. Истертая, грязная, видавшая виды купюра номиналом одна тысяча рублей лежала в пленочном пакетике уголовного дела и мирно спала в ожидании очередного дотошного эксперта, озабоченного следователя или чьих-либо еще заинтересованных рук, когда ее разбудило нежданное вторжение незваного гостя. Тонкопалая женская рука (купюра в тысячу рублей не успела заметить подробности – кольца, морщины, маникюр, браслет) быстро закинула в папку какой-то разноцветный небольшой листок и исчезла так же молниеносно, как и появилась. Тысяча проснулась, вспомнила, где находится, и ей стало грустно, потому что теперь, по всей видимости, ее жизнь, наполненная приключениями, закончится и еще потому, что только здесь, в уголовном деле, ее часто и незаслуженно стали называть пренебрежительными кличками – косарем, косулей, косой, тонной, куском. До этого она встречалась, конечно, со случаями, когда какие-то отморозки называли ее штукой, один раз смешной пузатый человек в мощных роговых очках с хохотом сказал про нее – Ярославль. Но до последнего дела для нее это были экстремумы жаргонных эпитетов. А вот с миром блатарей, предпочитающих погоняла, она никогда так близко не сталкивалась. Ее родное полное имя было одна тысяча рублей. Кратко – просто тысяча. Под закрытой обложкой не было ничего видно, но тысяча чувствовала рядом неопределенное движение, некто дышал, сопел и ворочался, издавая при этом сильный запах свежей секретной краски монетного двора.

– Новичок, – с чувством превосходства подумала старая купюра, но ничего не сказала. Она считала, что нельзя уронить собственное достоинство и снизойти до того, чтобы, учитывая высоты своих лет и опыт, первой начать общение с молодой денежкой. Между тем новичок опять беспокойно зашуршал.

– Эх, молодо-зелено. Все бы им шустрить. Суета. Энергия, – старая купюра продолжала размышлять, но молчала. Правда, сон полностью улетучился, и ей уже самой хотелось поинтересоваться, кто и почему оказался в ее папке (а она могла считать эту папку своей, поскольку была единственным денежным знаком, приобщенным к делу). Некто засопел и громко чихнул.

– Будьте здоровы, – вырвалось у тысячной купюры, и она сначала пожалела о несдержанности, но потом подумала, что в принципе правила вежливости есть правила вежливости, а кроме того, весьма вероятно, новичок даже не догадывался до сего момента о чьем-либо присутствии вообще.

– Спасибо, – ответил тоненький голосок, и еще сильнее запахло краской монетного двора.

– Давайте знакомиться, – хриплым прокуренным тембром пробубнила старая купюра. – Я – тысяча. Одна тысяча рублей. Образца одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года.

– А я двести рублей, – ответил новичок.

– Шутки ваши плоские, как и вы сами, – тысяча обиделась. – Такого достоинства не бывает.

– Я новая. Нас начали выпускать с октября семнадцатого. Я в первых партиях. Смотрите, – незнакомая банкнота повернулась так, чтобы пробивающий в узкую боковую щель свет солнечный луч немного попал на нее.

– Ого! – воскликнула тысяча. – Вы и правда настоящая! И вы так похожи на иностранку!

– Да?

– Да. Да. Поверьте, – старая купюра закашлялась. – Нет. До доллара вам, конечно, далеко. Я не могу. Это уж было бы слишком нагло. Сравнить вас, провинциала, с настоящим американцем. Но честное слово, если бы я не умела читать, то подумала бы, что вы из семьи евро. Вы просто красавица.

– Спасибо, – ответила молодая двухсотрублевка.

– Вообще-то, я патриотка. Но сами понимаете, какие весовые категории у доллара и, простите, у нас, старых добрых рублей, – добавила тысяча, поясняя свое политическое кредо. – А что на вас там нарисовали? Столбы какие-то? Утки летают, вижу, по вам… по вас… неважно. Утки нарисованы зачем? – спросила тысяча.

– Это город есть такой. Город на море. Короче, порт. В городе стоит памятник затопленным кораблям. Волны видите? Вот море и памятник и нарисовали на мне, – пояснила двухсотрублевка.

– А кто затопил корабли? – сурово спросила тысяча.

– Не знаю. Говорят, что большевики. Сто лет тому назад, – продолжала двухсотрублевка. – Кстати, на моем обороте тоже колонны. Смешно, но вот такая я вся колосистая.

Новенькая купюра попыталась перевернуться, но у нее ничего из этой затеи не вышло, и она вздохнула:

– Тесно, не получается. Я тогда расскажу. На обороте тоже памятник, но древний, с колоннами, и вход каменный. Город был такой, древний греческий торговый город. Над входом написано название города, – добавила двухсотрублевка. – Но это название не того древнего города, а название нового города, где сейчас эти древние развалины стоят. Больше я ничего не знаю. А вы? Вы можете рассказать о себе? Что за дядька в круглой шапке нарисован?

– Это не дядька, а царь, – фыркнула тысяча. – Эх ты! Темнота!

– Извините, не знала, – прошептала смущенно молодая купюра, и на ней, казалось, еще острее проступил зеленый цвет.

– Царь был такой. Русский царь. Теперь город так называется. Его именем, – возмущенно сказала тысяча, но заметив, что собеседник совсем забился в смущении и молчит, смягчилась. – Ладно. Понимаю. Молодая ты. Ничего не видела чисто по жизни.

– Да. Мне от роду всего пара месяцев. Вы уж извините, не хотела. Я тут случайно, – ответила двухсотрублевка.

– Вот именно, расскажи мне лучше о том, как ты сюда попала. В этой папке случайных денег быть не может, – тысяча вздохнула, мысленно посетовав на свою долю и с завистью косясь на новенькую зеленую купюру.

– Я? Я тут случайно…

– Я тоже не на курорт приехала и не по своей воле тут лежу, – сказала тысяча раздраженно.

– Я не в том смысле, – двухсотрублевка продолжила свой рассказ. – Я в том смысле, что меня закинули сюда временно. Чтобы на столе не валялась. А хозяйка торопилась. Она сняла меня в банкомате вчера и положила к себе в кошелек. Сейчас достала, чтобы кому-то отдать, как она сказала, «скинуться на день рождения». А тут в кабинет кого-то завели в наручниках. Она не успела меня отдать и просто забросила со стола в ближайшую папку. Таким образом, думаю, скоро меня достанет и отдаст в другие руки. И тогда я выполню первую в своей жизни благородную задачу – послужу людям. В первый раз, так сказать, кому-то купят подарок на день рождения благодаря мне.