Серик Асылбекулы - На чужом пиру

Однако все его старанния, все уловки были напрасны: гости вели себя так, будто сели за стол сытыми – ковырнут то в одном, то в другом блюде и снова высокомерно поглядывают друг на друга.

«Чтоб вы полопались от своей гордыни! Нашли место задирать носы! Черт с вами, свалим всю еду в кучу и отдадим скотине – сожрет!» – стал он выходить из себя и тоже замолчал. А гости, почувствовав его настроение, поняли, что больше их уговаривать не будут, оживились и пришли к молчаливому согласию. Но Толеутай остыл не сразу. «Это что, свадьба или встреча врагов? Когда только аулчане избавятся от этих глупых манер? – бушевал он про себя. – Угораздило же соглаиться сесть за один стол с этими индюками. Сейчас сидел бы у Бухарбая с друзьями, с теми, кто попроще, поближе, веселился бы…».

В перерыв между мясом и чаем он выскользнул из дома. Над аулом висел густой туман. Мутно светил костер посреди двора. Молодые женщины чистили потроха забитых овец, смолили бараньи ножки и головы, весело переговаривались, сновали по двору. Много людей было и в соседнем дворе Бухарбая. И там пылал огонь. Сильно пахло горелой шерстью. Эта исконная для степняка картина шевельнула что-то глубинное в душе Толеутая. Как во сне, он вышел из тумана к костру, к женщине, подрасывавшей в огонь кизяк. Это была Катша – жена Елемеса.

– А где ага? – спросил он ее.

Жена брата поправила задравшийся подол платья, засуетилась, вытирая руки.

– Только что был здесь… Наверно, в сарай пошел… Эй, Жанылган, позови отца. Пусть идет побыстрей, скажи, ага зовет.

– Ладно, не нужно, – остановил он на полпути побежавшую было длинноногую племянницу. – Если будет меня искать, скажите, пошел к Бухарбаю. Надо навестить его мать.

– Сходи, конечно. Я сама ему все передам. Теперь он быстро освободится и сам побудет с гостями, – сказала Катша.

Толеутай обрадовался, что так легко освободился от стола почетных гостей.

– Я не долго. Посижу и вернусь.

Не задерживаясь больше, он шагнул в соседний двор, со скрипом открыл ветхую дверь дома, в темени сеней споткнулся о груду разбросанной обуви. Из комнаты слышался гул. Толеутай понял, что друзья уже вовсю веселятся, и, улыбнувшись, торопливо сбросил ботинки.

– Добрый вечер!

Молоденькая жена хозяина, сидевшая у самовара, подскочила как на пружинах, постелила на торь сложенное вдвое одеяло.

– Здравствуйте, проходите!

Раскрасневшаяся у печки светлоликая старушка подумала, что зашел один из подвыпивших друзей Бухарбая, взглянула исподлобья на засуетившуюся неветску и кивнула в сторону комнаты.

– Здравствуй, мой свет. Бухарбай и гости в большой комнате…

Севшая на место невестка лукаво улыбнулась и фыркнула.

– Матушка, это же Толеутай!

– Неужели? Ойбай-ау, тот самый, наш Толеутай? Ну, вот… Всегда я так! Здравствуй, мой светик, единственный верблюжонок Камилы, – старушка опустила поднесенную к губам пиалу, притянула к себе голову присевшего Толеутая и расцеловала его в щеки.

– Родной ты мой… Когда же приехал? Семью, дети, все ли живы-здоровы?

– Здоровы, здоровы, – счастливо улыбнулся Толеутай.

– И невестка приехала?.. О, времена… Такое счастье, а Камила, бедняжка, давно в земле. Рано она нас оставила, – старушка зажмурилась, смахнула костлявыми пальцами слезинки с глаз. К горлу Толеутая подступил комок…

– Выпей с нами чайку?!

Но он понял, что усидеть здесь уже не сможет. Чтобы не принести несчастья дому, отказываясь от угощения, отщипнул кусочек хлеба, сказал с дорожью в голосе:

– Спасибо, аже! Я зашел только на минуту, поздороваться.

– Ах, жеребеночек мой! Будь здоров. Нам уже немного осталось скрипеть на этом свете. Но пока жива твоя бабулька, она с тобой… Ладно, иди к молодежи.

Первым заметил вошедшего Бухарбай:

– Вот так раз… Джигиты, смотрите кто пришел… Толеш! – он вскочил с места и первым потянулся навстречу другу: – Ну, давай, проходи. Давно не виделись.

Вольно рассевшиеся гости зашумели. На дастархане разбросаны карты. Толеутай, высвободившись из объятий Бухарбая, поздоровался, пожимая всем руки. Казалось, все соскучились по уехавшему в город земляку. Те, что постарше, тяготея к ритуалу, радостно расспрашивали:

– Здоров ли ты, Толеш? Дома все в порядке, все здоровы?

Были здесь и сверстники, позволявшие себе острить в его адрес, не успев толком поздороваться, шутя, поддавали тумаки, толкали.

– Наконец-то заявился… Где пропадал до сих пор?

– Ишь, как он своих сватов любит! Неужели с ними веселей, чем с нами?

Толеутай тоже не отставал.

– Крикуны вы безмозглые! – смеялся. – Когда только поумнеете. В старину шестидесятилетний старик первым шел поприветствовать шестилетного малыша, если тот приезжал издалека. У вас же никакой сообразительности… Хорошо, что я такой легкомысленный, вот и пришел к вам первым… Не так ли, Абеке? – глянул он на старшего в компании сидевших, тракториста Абильду. И тот, вместе с большинством гостей поддержал его:

– Верно говорит…

– Прав Толеутай…

– Ну вот и договорились об этом! – он присел к одному из острословов.

– Чего это ты ко мне жмешься? Наверно, жена к себе не пускает, – захохотал тот, делая вид, что старается отодвинуться.

В двери появился Бухарбай с бутылкой:

– Ну-ка, джигиты, оставим карты, надо выпить за приезд Толеша. Дело важное, не заставляйте напоминать, что надо пить до дна.

Уговаривать гостей не пришлось, они без церемоний выпили налитое, и вскоре снова разгорелась игра в карты. Толеутай тоже сел в круг.

– Давненько не играл! – посмеивался он. Денег в карманах было достаточно для в такой компании. И сразу пошла карта. Не прошло и пятнадцати минут, перед ним выросла горка мятых рублей и трешек. Это неожиданно привалившее «богатство» не только не обрадовало, но и вызвало чувство неловкости перед старыми друзьями, и Толеш, стараясь избавиться от этих денег, бездумно бросал их на кон, поднимая ставки, не задумываясь, открывал карты и снова выигрывал… Ну, что за чертовщина?! – сердился он про себя.

Один раз все кроме Бухарбая сбросили карты, Толеутаю же со своими вообще играть не стоило. Но он поднял ставки до сотни, на этот раз рассчитывая наверняка проиграть. Бухарбай же расценил ситуацию по-своему и, подумав, бросил карты. Толеутай зевнул, сгреб больше двухсот рублей и раскрыл свои – все разной масти. Вокруг дастархана загудели:

– Отчаянно режется Толеш!

– У нас бы на такое никто не решился!

От обиды лицо Бухарбая покрылось красными пятнами. Толеутай же, подбадриваемый земляками, после этого и вовсе стал играть напропалую, веря, что он, действительно, отчаянный парень, повторяя:

– Да, такой, фарт бывает не часто… Надо ловить момент…

Всем, кто льстил и восхищался им, он, не считая, ожалживал выигранные деньги и вскоре стал кумиром и баловнем собравшихся: стоило обронить замечание, как его подхватывали, повторяли с восторгом и восхищением; стоило пошутить, и все «друзья» покатывались со смеху. Что ни взятка, твердят: отчаянный парень наш Токе, – кажется, счастливы уже тем, что это он, их земляк, такой смелый и удачливый, а не кто-нибудь другой.