Серик Асылбекулы - На чужом пиру

– Мама! Мама! Смотри!

Лицо матери озарялось: господи, как мало надо для счастье в этом возрасте. Как хорошо быть ребенком!

Когда автобус остановился на краю аула с несколькими десятками домов, рассыпанных на белом такыре, Ерлан первым ринулся к выходу. Как обычно, жители аула высыпали из домов, с радостной благодарностью встречая единственный транспорт, связывающий их со всем миром.

Автобус ждали все: взрослые поглядывали на него из окон и дверей домов, а ребятишки во всю прыть мчались к остановке, едва он показывался на горизонте. И теперь толпились возле распахнувшейся двери салона, нетерпеливо заглядывали в окна, словно не верили, что так мало людей прибыло в их аул. Пассажиры высаживались неторопливо, держались отчужденно и важно, будто прибыли из самой Москвы.

– Ерлан! – радостно закричала длинноногая семиклассница, дочь Елемеса. Волчком подскочила к мальчонке, прижала его к груди, счастливая, оглянулась на своих подруг: «видите, к нам гости приехала». Затем, увидев усталое и беспакойное лицо тети Сагил, сутулящегося от тяжести сумок дюдю Толеутая, покраснела:

– Здравствуйте…

– Ну, как, Жанылган?.. Все нормально? Все живы-здоровы? – спросил Толеутай, потому что нужно было что-то сказать племяннице. – Сваты приехали?

– Приехали…

– Когда?

– Вчера приехали, – ответила Жанылган, потупившись, ковыряя землю носками бабушкиных калош, в которых выскочила на улицу.

– Ну, вот, и мы тоже заявились, – сказал Толеутай, желая закончить разговор шуткой. – Ну-ка, бегите домой!

И без того смущенная вниманием уважаемых гостей из города, длинноногая смуглянка кинулась к дому, чуть ли не силком волоча за собой Ерлана. С полдороги закричала матери, ставившей перед домом самовар:

– Апа, дядюшка приехал!

– Что-что? – мать, не поняв торопливого оклика, приложила ладонь ко лбу, щурясь на неуклюже мчавшуюся дочь, на семенившего за ней мальчонку.

– Говорю же, дядюшка приехал, – снова закричала девочка, сердясь на спокойствие матери.

– Ойбай-ау, неужели деверь из города? Что же ты так сразу и не сказала? – женщина засуетилась. – Эй, дед, с тебя причитается за хорошую весть – твой младщий брат с невесткой из города приехали. – И, бросив щипцы для угля, эта нестарая еще, но дочерна загорелая женщина кинулась навстречу гостям, будто они могли пройти мимо ее дома.

Усталое лицо Толеутая озарила радостная улыбка. В суетливых движениях снохи, в некрасивом, посеченном ветрами и солнцем лице, в потрескавшихся губах и даже в трепыхании длинного подола было какое-то родное тепло, заставивщее защемить сердце: то самое тепло, которого так не хватало в городе. «Как не заскучать по всему этому? Оттого-то так тянет к себе аул».

– Ойбай-ау, Накажи меня Бог, не сразу узнала, – не зная как поздороваться, если деверь подошел первым, она растерянно взглянула на него и бросилась мимо, к чуть отставшей невестке, протянула руки, коснулась ее щеки сухими губами.

– Как вы там? Все ли живы-здоровы? Хорошо, что приехали, а то старик уже начал беспокоиться, ворчит: «что-то задерживаются…». Как здоровье родителей Сагилы? Все ли в ваших краях здоровы?

Хотя Толеутай не сразу понял, о ком спрашивают, все же ответил:

– Здоровы-здоровы… Привет вам всем передают.

– Спасибо! Лишь бы здоровы были…

Из дома вышел высокий, сухощавый смуглый мужчина с топорщившимися кошачьими усами, двоюродный брат Толеутая Елемес.

***

Свадьбу справили вчера, а сегодня Елемес устраивал той специально для родственников со строны невесты. Толеутай кое-кого знал из дальних своих родственников, а по важному виду незнакомых людей понял, что это и есть сваты. Он поздоровался, пожав каждому из гостей руку. Сваты, боясь уронить чувство собственного достоинства в чужом доме, держались надменно, как иноземные послы, на приветствия отвечали чуть заметным движением губ. Лишь солидный мужчина, пригладив длинные казачьи усы, соблюдая этикет, спросил:

– Хорошо ли добрались? Здоровы ли дети?

Толеутай не знал, как ответить солидному гостю, смутился, и, делая паузу после каждого слова, ответил:

– Слава Богу… Сами тоже, надеюсь, в полном здравии… Дети, скотина… Даст Бог, все в сохранности?!

Гости, удовлетворенные ответом джигита, повернули головы к хозяину, сидевшему на корточках возле двери с таким видом, будто собирался куда-то уйти, как бы спрашивая: «из какого рода-племени, из какого аула этот парень?».

– Мой дваюродный брат по отцу, – сказал Елемес, неторопливо выговаривая слова. – Как говорили встарь: было нас от одного отца пятеро, многие поумирали – шестеро осталось. Вот и он – единственный отпрыск нашего дяди Телемиса, погибшего на войне.

Гости удовлетворенно закивали, подобрев лицами, то ли довольные подробным ответом хозяина, то ли смягченные вестью, что Толеутай остался один от отца.

– Хорошо. Настоящим мужчиной стал.

– Говорят, одинокого Бог хранит.

– Лишь бы продолжение осталось.

Толеутай, тронутый вниманием и описанием родословной, вскоре оправился от смущения, стал беседовать с гостями и расположился за столом. Мигом появился кипящий самовар. Поскольку аулчан угощали вчера, сегодня из земляков присутсвовали только самые уважаемые люди аула. И все равно всем не удалось разместиться в одном доме, у соседа Бухарбая тоже были накрыты столы для гостей.

Около семи часов по одному, по двое-трое, стали приходить приглашенные аулчане. По договоренности, заведущий фермой Шардарбек, вечно хмурый веттехник с выбритым до блеска черепом, молодой улыбчивый продавец Аутай, недавно закончивший институт, молодой стемнительный зоотехник и единственный в ауле учитель – седой старик Кукнай – были усажены за один стол со сватами.

Вначале аулчане и сваты отчужденно, в полном молчании обмениваясь испытывающими взглядами, лишь изредка перебрасывались короткими, ничего не значащими фразами, и всем своим видом подчеркивали значимость собственных персон. Непринужденно разлегшийся на самом почетном месте «Тарас Бульба» с пышными усами даже не кивнул при входе почтенных людей аула, не выказывая им никакого уважения. Заметив это, заартачился и Шардарбек. По его мнению, этого усатого он на своей ферме не удостоил бы заведовать складом с ветошью. Бросив вызывающий взгляд на свата, он развалился напротив него, всем своим видом показывая «как ты, так и мы».

Такое начало не могло ни повлиять на все застолье. Уже и остальные молчали, поглядывая друг на друга. Толеутай попал в глупейшее положение: по праву родства с хозяином дома он оказался тамадой дастархана, за которым назревала распря. Делать нечего, он как мог старался смягчить, неприязнь сторон, уговаривал:

– Баке, Шаке! Что ж вы не пьете чай. Давайте-ка нальем по соточке… Вот жаркое, попробуйте, пожалуйста.