Серик Асылбекулы - На чужом пиру

© Серик Асылбекулы, 2020

ISBN 978-5-4498-8648-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Прощальный бал. Перевод Р. Джангужина

Рыжик. Перевод Г. Шангитбавевой

Свадьба в ноябре. Перевод Г. Шангитбаевой

Потомок Ходжи Насреддина. Перевод О. Слободчикова

Свидание. Перевод О. Слободчикова

Акиин. Перевод О. Слободчикова

Есеке. Перевод О. Слободчикова

День учителя. Перевод О. Слободчикова

Семя. Перевод Р. Токбергенова

Отчая земля. Перевод Р. Джангужина

На чужом пиру. Перевод А. Утегенова

Гость. Перевод Е. Кузьминой

Зимние каникулы. Перевод Б. Какенова

Куст полыни на вершине Коныртау. Перевод Б. Какенова

Разлука. Перевод Г. Шангитбаевой

«Эх, Россия!..». Перевод А. Утегенова

Раздели мою печаль. Перевод А. Утегенова

Медная сайга. Перевод С. Сокпакбаевой

Калкаш. Перевод С. Сокпакбаевой

Рабига. Перевод С. Слободчикова

Под синим небом, над зеленой лужайкой. Перевод А. Жаксылыкова.

Осенний романс. Перевод А. Утегенова

Ночь прозрения. Перевод А. Утегенова

Отвести душу… по-казахски. Перевод А. Жаксылыкова

Нураш стоял во дворе большого и красивого дома. Двор был чисто выметен и полит от силы часа два-три назад, и он, любуясь чистотой и порядком, все никак не мог наглядеться. Да, здесь не было той духоты, что царила в квартире. Не было того шума и суеты, что сопутствуют всякой вечеринке, которая проедает уши и изматывает до изнеможения. Стояла умиротворенная тишина. Лишь белоногие тополя, окружившие двор, тихо шелестели темно-зеленой листвой, не нарушая тишину. Вечерний ветерок доносил из палисадника аромат сопревшего сена и серебристого тростника. Сверкающее мириадами звезд бездонное небо так же молчаливо и чисто, как этот ласковый июньский вечер. Изредка стрекочут кузнечики, слышится чем-то встревоженный, неугомонный галдеж лягушек у арыка.

Нураш с наслаждением потянулся. Новенький, специально сшитый к выпускному вечеру костюм слегка давил в груди, и он, сняв пиджак, аккуратно повесил его на веточку тополя.

Сегодня здесь праздник. Вечер выпусников школы. Прощальный бал… Музыка плавно льется из открытых окон дома. Какой-то юноша поет задушевную лирическую песню. Временами доносятся всплески хохота, которым дружно разражаются участники праздничного застолья.

Затем кто-то подошел к радиоле и оборвал песню на полуслове. Как будто по чьей-то указке шум и галдеж вдруг разом прекратились.

«Видно, кто-то собрался держать реч…». Нураш вслушался. Кто-то с шумом поднялся с места, громыхнув стулом. Наверное, кто-то из взрослых.

«Хмм…» – произнес, прочищая голос, собравшийся держать тост.

«Товарищий!.. Хмм…».

«А-а! Так ведь это же отец Саламата. Ох, и забавные люди эти взрослые. Что же они, никогда тостов не произносили, что ли?..».

– Да, товарищи!.. – «Теперь, похоже, наконец-то заговорит – голос обрел уверенность…».

– Думаю, что всем вам известен повод, благодаря которому все мы собрались сегодня здесь…

Нураш хмыкнул: «Дальше можно и не слушать. И впрямь забавные люди. А еще говорят про нас, казахов, что мы, якобы, красноречивы, умеем ценить слово. Так где же наше умение говорить. И не один отец Саламата таков. Даже и директор наш. Каждый раз, когда открывает собрание, вот также мнется, силясь отыскать слово…».

Из дома раздался дружный, веселый смех, который все никак не мог угомониться. Нураш теперь уже отказался от недавнего своего суждения. «Нет, все же силен говоривший. Ведь не зря же все рассмеялись. Конечно же, не зря. Жаль, что не расслышал, что было сказано. Может, это и есть красоречие…».

А между тем в доме вновь зашумели. Лишь звон рюмок доносится до слуха. В это время дверь с резким скрипом распахнулась и из дома вышел кто-то, в строгом костюме и белоснежной рубашке.

– Ты кого здесь караулишь?.. – спросил он, с наслаждением вдыхая свежий воздух и оглядываясь вокруг. – Ох, и хорошо здесь на свежем воздухе!..

– Кто сейчас говорил, твой отец? – спросил он, с наслаждением вдыхая свежий воздух и оглядываясь вокруг. – Ох, и хорошо здесь на свежем воздухе!..

– Кто сейчас говорил, твой отец? – спросил, улыбнувшись, Нураш вместо ответа.

– Да.

– Видно, сказал что-то интересное. Народ аж со смеху покатывается…

– Какое там интересное?! – поморщился Саламат.

– Нет, ты, наверное, не понял. Сказал-то он дейстивительно что-то интересное…

Саламат не стал спорить.

– Не знаю, можеть быть, и впрямь что-то интересное… Слушай, Нураш, – продолжил он, спустя некоторое время, и резко обернулся к товарищу, словно собрался говорить нечто чрезвычайно важное и неожиданное. – Ты заметил, и взрослые, оказывается, порядком выпивают. Даже учительницы наши беленьким балуются. А помнишь, как поучали нас – все уши прожужжали: «Ой, не пейте, ох не берите ни капли в рот», – смешно передразнил он.

– Но ведь на то и праздник? Когда же еще пить?

– Да я и не собираюсь никого винить. Веришь, сейчас я их всех люблю, как никогда. Какие прекрасные люди, оказывается.

– Так уж я тебе и поверил, что все. Неужто и про Алпысбаева так думаешь? – съязвил Нураш, намекая на то, что Алпысбаев не раз заваливал Саламата по физике.

– А что! И Алпысбаев неплохой человек, – ответил Саламат, не обращая внимания на иронию товарища. – Скажу даже – отличный! Говорю же, все они прекрасные люди.

Дверь дома снова со скрипом отворилась.

– Тсс!.. – прошептал Нураш, прикладывая палец к губам. Оба вмиг затихли и подобрались к двери, прислушиваясь – кто же еще вышел во двор?

– Ой, да же это Алмагуль… – разочарованно протянул Саламат.

Девушка, на ходу натягивая туфли, направилась к друзьям, которые стояли теперь опершись о железную ограду палисадника. Подол ее плотно облегающего тело платья развевался на ветру.

Саламат сразу же стал задираться к ней.

– Гляди-ка, уже успела наклюкаться, – ноги не держат…

– А что?! И выпила! – с вызовом ответила девушка, нисколько не смутившись. Глаза ее смотрели дерзко и игриво.

– Ну давай, давай… надирайся до чертиков, – произнес Саламат, не найдя что сказать. – И что ж там интересного происходит?

– А ничего иентересног. Все напиваются, словно только этого и ждали.

– А взрослые, те и не собираются уходить? По-моему, детское время уже на исходе.

– Не знаю, директор было заикнулся на этот счет, но кто-то из родителей воспротивился, кажется.

– Ну и что же… – заключил Саламат.

…Звезд становилось все больше и больше. В бездонном, иссиня-черном небе разомлевшего летнего вечера появилась робкая луна. Вокруг разлилась тишина, так что слшыно было журчание бегущей по уличным арыкам воды и дыхание ветра, нежно притрагивающегося к листве тополей. Но вот репродуктор, установленный на телеграфном столбе у клуба, внезапно прохрипев, стал гулко отбивать полночь по московскому времени. И, как бы дожидаясь боя часов, дом, в котором шел той, вначале утих, потом вновь послышались голоса. Громкие споры.