Светлана Никонова - Вариации на тему бессмертия

– Простите меня, что заставил вас ждать! Я даже подумал, что вы уже уехали. Этот поезд – там что-то случилось, наверное, или его пустили по другой дороге: он шел, не останавливаясь, но почему-то гораздо дольше. Но мы опаздываем ко времени. Может быть, взять экипаж? Когда следующий рейс?

– Через три часа, – ответил К., улыбнувшись. – Но разве это страшно? Я даже рад, что можно посидеть здесь спокойно. Смотрите, все куда-то ушли…

Привокзальное кафе и правда было почти пусто. Свет из окон бросал зеленые отблески сквозь аляповатую вышивку подвязанных большими бантами портьер.

Но время шло незаметно настолько, что трудно было понять даже, быстро оно идет или медленно. Через три часа они все-таки сели в поезд, и мягкое постукивание заспешило вдаль среди холмистых предгорий. Ехать было как-то на редкость мирно. Господин Г. откинулся спиною к обитой грубой тканью стенке купе и светящимися глазами созерцал из-под усталых старческих век плывущие за окном пейзажи. К. погрузился в книгу, только что подаренную ему его спутником, который являлся, по совместительству, и ее автором. Он тихо шелестел страницами.

– Серые холмы этих мест, как хмурые воины в долгом походе: на лицах их жесткая щетина редкого леса и покатые голые шлемы на вершинах. Унылое однообразие…

Старик произнес это чуть слышно, должно быть, самому себе, а быть может, сочиняя какое-то новое стихотворение.

– Ничего, скоро мы поедем по берегу – будет веселее, – ответил К., не отрывая глаз от книги.

– По берегу? – старый поэт посмотрел удивленно. – По берегу чего?

– По берегу моря, конечно, – К. усиленно глядел в книгу.

– Но откуда здесь взяться морю? Вы не ошиблись?

– О нет, я специально смотрел карту, дорога идет по самому берегу! – К. поднял глаза наконец и оглянулся, ища карту, но карты не было, и он остановил свой взгляд на собеседнике.

– Да как же, я ездил по этой дороге много раз, она идет по самой глубине суши, – старик вздохнул ласково.

К. смотрел настороженно.

– Но ведь город, откуда я еду, стоит на море – не так ли?

Господин Г. кивнул удивленно.

– Да, конечно.

К. улыбнулся успокоенно.

– Ну так вот: это тот же берег, – он обернулся и всмотрелся в даль.

Поезд сделал мягкий и широкий поворот, рельсы впереди чуть блеснули на солнце. А вслед за ними среди холмов, между небом и горизонтом засверкала еще одна тонкая полоска. Она становилась все шире и ярче, солнечный свет играл в ее радостном трепетании. Поезд ехал к берегу, за пологими вершинами сходящих на нет холмов сияло море.

К. улыбался еще ярче, глядя восхищенно. Пожилой спутник его привстал в изумлении.

– Море, море, – пробормотал он. – Как же я его не видел раньше, думал, еду по безводной равнине… Смотрел в другую сторону или спал… Господи, как красиво!

К. откинулся назад и прикрыл глаза. Солнечный свет, отраженный водою, наполнил маленькое купе. Взглянув в сторону, он увидел теперь, где лежала дорожная карта: ее краешек торчал из-за толстого валика на сиденье. Этот краешек выглядел затершимся и потускневшим от многократного переминания. «Интересно, если взглянуть туда – есть ли там все-таки море?» – подумал К. Но ему не хотелось смотреть на тусклую бумагу. Он смотрел на вольные волны.

На вокзале их дожидался посланный князем навстречу экипаж. Они опаздывали немного к началу приема, но их прихода ждали: они были почетные гости. В последних лучах вечернего солнца на живописном уступе замок поблескивал своими стенами высоко над притаившейся внизу лесистой долиной. Вопреки ожиданиям, это не было мрачное родовое гнездо с глухими стенами и островерхими башнями, но, скорее, изящный дворец в стиле витиеватого барокко, со светлыми колоннадами, широкими изогнутыми лестницами и множеством приветливо глядящих окон. Одна башенка в виде легкой беседки, обрамленной колоннами, венчала его и уходила в небо тонким шпилем с фамильным символом на вершине.

Они едва успели переодеться с дороги и присоединились к нетерпеливо ожидающему их собранию. Почти сразу подали ужин. Гости переговаривались весело, но как будто чуть напряженно. Многие лица были К. знакомы. Многие были слишком печальны. И все смотрелись странно среди золота и зеркал залы. В этом обществе, слишком серьезном, чтобы быть светским, было как-то неуютно. Дам, казалось, немного, в основном пожилые супруги наиболее солидных гостей, одетые чуть старомодно и шуршащие широкими рукавами своих нарядов. Только одна или две были известны ему ради них самих. Одна из них была молчалива и незаметна, другая – вольна и красива, в узком платье и с изобилием браслетов на обнаженных до локтя руках. Но чуть сбоку, по диагонали от К., неподалеку от места высокородного хозяина, сидела еще одна молодая женщина, словно рожденная, чтобы вториться в этих светло мерцающих зеркалах. Она была закутана в легкий газ, сквозь который просвечивали собранные в высокую прическу золотистые волосы и глубокая синева платья. Окруженное светло-голубой дымкой ткани белое лицо ее было, пожалуй, немного тяжеловатым. К. не слишком хорошо понял, кто она – кажется, она приходилась родственницей знатному хозяину-греку. Возможно даже дочерью. Но если она была гречанкой, то не иначе, как происходила напрямую из величественной древней Спарты, хотя более лицо ее напоминало о суровых северянках и воинственных мореплавателях Норвегии. Твердость черт странно контрастировала с небесною нежностью ткани, но К. видел, что строгая красота этого лица приковывает к себе не только его любопытствующий взгляд. Она сидела недвижно, совершенно недвижно, с горделивою осанкой, прямыми бровями, но опустив глаза. Если бы изредка она не пригубливала тонкий бокал, поднося к нему белоснежную руку, ее можно бы было принять за изваяние. Он вздохнул. Так, увидев огромную белую чайку, показавшуюся нежданно среди оживленных и пыльных улиц далекого от всех берегов городка, вдруг словно почувствуешь на щеках дуновенье прохлады – и крылья ее распахнутся перед глазами, как белые паруса…

К. усмехнулся своим мыслям. В первый раз ему в голову пришло наконец поэтичное сравнение, а достойно оно было, должно быть, разве что пятнадцатилетнего романтика. Нет, в лирике он не мастер. Он вспомнил книгу, которую читал в поезде. Совсем недавняя книга. Господин Г. был, наверное, старейшим из всех, кто собрался здесь. Почтение сквозило во всех словах, обращенных к нему. Взгляд его нес на себе память не менее, чем целого века. А стихи его звенели, звенели, как струна, как песня капели, как радостная отрешенность весеннего неба. Кто-то мог счесть их старомодными, но они звенели выше всякого времени. Господин Г. сидел рядом с ним. Сейчас, среди пышности залы и множества лиц, в обрамлении своих серебряных волос, уложенных и сейчас так же, как на его портретах полувековой давности, он казался каким-то исчезающе ветхим. Но от глаз его лился свет, такой же журчащий, как его стихи.