Мари Веглинская - Тени забытых пиратов. Повести и рассказы

– Ян, а не дашь мне твой джинсовый костюмчик, который тебе отец из Франции привез?

И вот ты уже вся модная-премодная, в суперском костюме, который один на всю Москву. И если даже вдруг его чем-то обольёшь или испачкаешь, никто тебя не убьет. Хотя это, конечно, не приветствовалось.

Еще она снабжала нас заморскими спиртными напитками, такими как Мартини и Кампари. Хотя мы все же предпочитали чистый спирт, который разводили клюквенным вареньем, а приносил его Гоша, у которого папа был хирургом. Еще был Ваня, наш личный Ален Делон (действительно, похож), бабник и Жигало, мечта всех девчонок. Разумеется, он встречался с Янкой. В общем, вот такая была веселая компания.

Леньку Яна обожала, вечно таскала за щеки и сюсюкала. Мы все Леньку обожали. Во-первых, он был истинным джентльменом и всех девчонок развозил по домам, даже если дома находились на противоположных ветках метро, во-вторых, он был добрым и веселым, а в-третьих… а в-третьих это был Ленька Ирвин, и этим все сказано. Но как кавалера Леньку никто не рассматривал. Вероятно, это обижало его, но вида он не подавал. Короче, Ленька для нас был этакой веселой тенью забытого пирата, который вот так будет вечно валяться на диване и философствовать, а мы будем жениться, разводиться, делать карьеру. Как-то Миша с соседнего потока сказал Леньке:

– Дурак ты, у тебя такая голова! можешь такую карьеру сделать! Ты же физик прирожденный! Мне бы твою хватку!

На что Ленька со смехом ответил:

– Ну уж нет. Мне покой дороже! Никаких карьер. Вот закончу институт, уж поскорей бы, и буду писать книгу про Бермудский треугольник, у меня уже много фактов есть. Я тут нашел сведения о пропавших во время войны американских военных самолетах. Представляешь… – и тут Ленька пустился в длинный рассказ, который Мише был скучен и неинтересен, потому что сам Миша был настроен на научную карьеру и Ленькиному уму откровенно завидовал. Больше никто Леньке о карьере не говорил.

И вдруг на 4-м курсе, где-то в середине октября, Ленька привел к нам девушку. Пожалуй, большего шока мы не переживали с момента сдачи вступительных экзаменов в институт, когда все будущее висело на волоске. А еще большим шоком стало то, что девушка оказалась законной Ленькиной женой. Почему-то мы все, девчонки, разом заревновали Леньку, хотя до этого и в мыслях не держали толстого и неуклюжего паренька за жениха. Но вот так отдавать его кому ни попадя тоже не собирались. Ленька должен быть и всех и ничей, а чтобы принадлежать какой-то одной девушке, да и еще нам неизвестной, это было как-то нечестно!

Девушку звали Люба. Привез ее Ленька из деревни, где летом гостил у тети, имевшей там домик в форме дачи. И всего-то погостил Ленька в деревне 1 месяц, 1 единственный месяц, и вот результат. Как в такие короткие сроки эта деревенская девчонка смогла его околдовать и женить на себе, было большой загадкой. Янка сразу сказала, что Люба просто Леньке «дала», вот и результат. До этого у Леньки девушки не было. Но как интеллигентная еврейская Ленькина семья смогла на это согласиться?! Вот где была загадка. Впрочем, разгадка вскоре нашлась и стало ясно, почему Софья Григорьевна так благожелательно приняла эту деревенскую необразованную барышню. Одной из причин было то, что дядя Лео и Софья Григорьевна собрались в эмиграцию в Израиль, а Ленька должен был доучиться, бабушка и дедушка были уже старенькими, а сынулю нужно было на кого-то оставить. Почему-то интеллигентной барышни из еврейской семьи для Леньки не нашлось, а может и не искалось. Но как я думаю, Софья Григорьевна с присущей ей еврейской мудростью, увидела в этой девчонке что-то большее, нежели необразованную девицу. К тому же Любаша прекрасно готовила, была чистоплотна, аккуратна и работяща. Какие у нее были пироги, мама миа! Оторваться невозможно. Особенно с рисом и яйцами. В последние месяцы перед эмиграцией дядя Лео даже поправился на Любиных харчах, приобрел розовый вид и, кажется, уже не хотел уезжать.

Что касается нас, то мы приняли Любашу с неохотой. Она была нам чужой. Особенно невзлюбила ее Янка. Все ее едкости и колкости теперь были направлены исключительно на Любу. Она высмеивала ее, не стесняясь, всячески унижала и даже оскорбляла. Настолько откровенно, что всем становилось не по себе. И даже Ленка, преданный Янкин друг, как-то не выдержала и сделала ей замечание, из-за чего они даже разругались. И постепенно отдалились друг от друга. Особенно Янка вязалась к Любиному выговору и словарному составу. Люба и правда говорила смешно для московских ушей. Гостиную она называла залой, ложилась «под одеялу», мылась «в душу», а многих терминов попросту не знала, особенно таких заумных, которые вдруг так неожиданно полюбила употреблять Янка: детерминизм, концепция, экзистенциализм, когерентность. Вероятно, Янка и сама их значение толком не знала. Конечно же Люба не читала Джойса, Кьеркегора, Маркеса и даже «Мастера и Маргариту» Булгакова. Надо сказать, что Янка сама так и не осилила «Улисса», да и с учением Кьеркегора была мало знакома, но очень любила о них говорить, особенно в присутствии Любы. А еще Люба грызла ногти, когда нервничала. Вот уж где Янка отрывалась по полной! И если поначалу Люба пыталась что-то рассказывать, то довольно скоро замкнулась в себе и больше уже ничего не говорила. А сидела в уголке и молча слушала.

Она была другая, не такая как мы. Как однажды про нее сказала Ленка: «Она настоящая». Пожалуй, это самое верное слово, характеризовавшее Любу. Естественная и открытая, она никому не желала зла, всех всегда оправдывала, любила веселую музыку и кинокомедии. И тем не менее, в ее глазах светился природный ум. И то, что она не смогла получить в деревенской школе, Люба с удовольствием добирала в Москве, попав на благодатную почву. Сама того не желая, Янка просвещала ее, давая наводки на литературные произведения, модные в Москве новинки. Сидя в своем уголочке, Любаша внимательно и с интересом слушала наши разговоры, ловила каждое слово, вникала в суть, а потом шла в библиотеку и читала. Думаю, в результате, она оказалась гораздо начитаннее и просвещённее, чем мы. И уж чем Янка, точно. Единственным человеком, сблизившимся с ней, как не странно стала Ленка. То ли от жалости и сострадания, то ли эта девушка действительно ей понравилась своей искренностью и простотой, то ли на зло Янке, но постепенно Ленка с Любашей стали закадычными подругами.

Лёньке, конечно, не нравилось, что Янка высмеивает и даже унижает Любашу, но то ли природная интеллигентность не позволяла ему делать замечание даме, то ли страх потерять друзей, но он никогда не останавливал Янку. Хотя все замечали, как ему неприятно это слушать. Однажды он все же не выдержал и одернул Яну, на что она ответила, что ее шутки распространяются на всех и выбирать она не будет. И это было правдой. Под острые Янкины стрелы попадали все. Просто Любаше доставалось больше других.